Белая Армия

До Хабаровского похода 1-ая стрелковая (так называемая «глудкинская») бригада квартировала в Спасске, «семеновские» части, образовавшие в течении похода 3-ю пластунскую бригаду, занимали Гродековский район, а коренная 2-ая Сибирская стрелковая бригада стояла гарнизоном в Никольск-Уссурийском. Теперь, после похода, 2-ая бригада вернулась в свои старые, достаточно хорошо уже оборудованные казармы, 3-я бригада была поставлена в Спасске, а 1-ая бригада сначала предназначалась для занятия трех селений (Тарасовка, Мещанка, Лубянка) примерно на середине расстояния между Спасском и Никольском, а затем получила своим окончательным местом расположения село Ново-Никольское, находящееся в десяти верстах от города Никольск-Уссурийского (по дороге на Полтавку). Квартирьеры 1-ой стрелковой бригады были направлены в село, квартиры разбиты, но в самую последнюю минуту последовала перемена и эта бригада была полностью помещена так же в самом городе Никольск-Уссурийском. В то же время Поволжская бригада разместилась в самом Владивостоке, а Ижевско-Воткинская бригада — в Раздольном. Весь этот развод войск по пунктам своего окончательного назначения последовал в конце шестой недели Великого Поста (между 5-м и 10-м апреля нов. стиля).

За свое полугодовое (июнь — ноябрь 1921 г.) пребывание в Спасске, чины 1-ой стрелковой бригады сжились с местными жителями, а потому были несколько разочарованы переменой стоянки, тем паче, что большинство других частей оказывалось в своих старых казармах. Расположение в деревнях (Тарасовка, Мещанка, Лубянка) с одной стороны грозило неприятностями (партизаны), но с другой стороны позволяло так же надеяться на сравнительное приволье расположения по частным квартирам. Подгородное село Ново-Никольское с пробольшевитским настроением его населения, совершенно не радовало белоповстанцев, а потому весть о расположении в самом городе, в полуразбитых казармах, все же была встречена с известной долей облегчения.

При своем прибытии на ст. Никольск-Уссурийский эшелоны 1-ой стрелковой бригады встретились с «Анненковцами»: дивизион Полковника Илларьева из Западного Китая, пройдя через Пекин, ехал теперь во Владивосток на службу к последнему Белому Правительству. На офицеров-белоповстанцев Анненковцы произвели очень хорошее впечатление: все они от командира до последнего рядового партизана (так они именовали себя) были здоровыми, крепкими физически людьми; молодцеватый вид, подтянутые, с лихо заломленными фуражками и чубами из-под них, они были так непохожи на мешковатых, разболтанных и часто малорослых «каппелевских вояк».

Последняя неделя перед святой Пасхой была потрачена на оборудование казарм и устройство в них. Это особенно касалось частей 1-й и 3-й бригад, попавших в разбитые и совершенно неприспособленные казармы. Пехотные полки 1-ой бригады были помещены в непосредственном соседстве с частями 2-ой Сибирской стрелковой бригады, но батарея 1-ой стр. бригады почему-то была помещена совершенно на отлете от всех остальных русских воинских частей, на другом конце города в военном городке, вместе с семьями своей и 3-ей бригад, среди расположения японских войск. Под батарею и семьи была отведена большая двухэтажная казарма, рассчитанная на батальон. Огромная ротная палата дощатыми перегородками, далеко не доходящими до потолка, делилась на ряд маленьких клетей — по одной на семью. Все, что говорилось или делалось было слышно в соседних клетушках. Наличие маленьких детей довершало гармонию: с раннего утра до поздней ночи в этом «тихом» обиталище стоял невыносимый гул. А между тем, чего было бы проще, как дать семьям ряд тут же рядом находящихся и пустующих офицерских флигелей или же, наконец, деревянные, рассчитанные на одну роту, бараки. В этих бараках перегородки, отделяющие «клети», доходили до са-

 мого потолка, да и семей было бы меньше на одну палату, что дало бы людям более сносные условия существования. Всего этого почему-то не было сделано. Почему? — Ответить на сей вопрос не могу.

Перед самым праздником св. Пасхи части получили самые разнообразные гимнастерки, брюки, английские ботинки с обмотками, сапоги, немного нижнего белья и одеяла. Но все это было выдано в незначительном количестве и покрыть полностью нужду частей, а так же привести внешний вид к единообразию, не позволяло.

16-го апреля, — первый день св. Пасхи, Глава Правительства — Спиридон Дионисович Меркулов, военный министр — Николай Дионисович Меркулов и командующий войсками — Генерал-лейтенант Вержбицкий произвели смотры гарнизонам Владивостока и Раздольного. На следующий день, т. е. на второй день св. Пасхи — 17-го апреля они прибыли в Никольск для производства смотра и парада гарнизону этого города. На парад были выведены только прилично одетые люди и, тем не менее, фронт выстроившихся покоем воинских частей на огромном плацу военного городка, был пестр. На правом фланге стала 1-ая стрелковая бригада затем 2-ая Сибирская стр. бригада и, наконец, на левом фланге — Забайкальцы — казаки. Части были без винтовок. В каждой из бригад имелось по одному оркестру музыки (духовой). После обхода фронта частей членами Правительства и Командующим, во время коего С. Д. Меркулов здоровался с войсками, а последние отвечали, именуя его «Вашим Высокопревосходительством», последовал молебен, а затем члены Правительства и Командующий войсками обратились с речами. Поздравляя с окончанием похода и праздником св. Пасхи, они благодарили воинов за службу Родине и обещали всяческих благ. Между тем настроение в рядах войсковых частей было далеко не в пользу Правительства и вот, когда, после речей, части были направлены церемониальным маршем, повзводно мимо правителей, то многие в рядах не утруждали себя ответом на приветствие, принимавших парад. Некоторые шли умышленно размахивая руками. Лучше всех отвечала и прошла 2-ая Сибирская стр. бригада, коренными частями которой в прошлом командовал сам Генерал Вержбицкий. 1-ая стрелковая бригада прошла и отвечала хуже, у Забайкальцев в подавляющем числе взводов ответ на приветствие выкрикивало обычно только несколько отдельных человек, а один из взводов так тот совсем не утрудил себя ответом правителей и прошел, размахивая руками, при гробовом молчании. Совершенно напрасно думать, что в этом «разнобое» повинна была малая выучка воинских чинов, нет, тут следует подчеркнуть что на лицо была не плохая выучка, а демонстрация. Частушка ходила по рядам войск такого содержания:

и этот стих ясно говорит о настроении белых бойцов того времени.

Непочтение к членам Правительства и Командующему войсками, выраженное армейской толщей на параде 17-го апреля, явилось показателем начавшегося брожения в войсках. За труды, лишения и раны в только что окончившемся походе все чины бывшей «Белоповстанческой Армии» получили награду — по одной пачке сигарет, в красной обертке с белым зайчиком, изображенным на ней. Эта награда еще более озлобила людей и содействовала усилению брожения в частях. Конечно, при отсутствии курева, приятно выкурить и 20 сигареток, но все же нельзя за поход благодарить «пачкой сигарет». Приближалось 1-ое мая, а с ним истекал шестимесячный контракт «добровольческой службы», установленный самим Приамурским Правительством и Командованием. Согласно контракта, желающие могли теперь уйти из войск на самом законном основании. Таких нашлось много, слишком даже много, так много, что из-за выхода из рядов армии всех желающих, самое существование ее должно было быть поставлено под большой вопросительный знак.

«Торгашеское правительство не дает ни копейки, а само наживает деньги на галошах. Людей гоняют в декабре в шинелях и дождевиках, а в апрельскую распутицу — в валенках. Хорошо строить планы, сидя в кабинетах. Нам терять нечего — мы уйдем в полосу (отчуждения К. В. ж. д.) там работа найдется. Если же они хотят воевать, то пусть сами подставляют свою шкуру под пули». — Пусть такие рассуждения по своему существу будут слишком грубо-наивны, ложны, но важно то, что именно таково было настроение офицеров и солдат «Белоповстанческих» войск после возвращения из похода на Хабаровск. Рапорта и докладные записки о своем намерении 1-го мая распрощаться со своими военными семьями подавались пачками. В результате некоторые из частей должны были бы ликвидироваться чуть ли не полностью.

Каково же будет положение Белой власти, если вся ее реальная сила разойдется? Опираться на чужеземцев смешно и невозможно. Тогда следовательно придется самоликвидироваться и подарить край своему заклятому врагу — большевикам? Это тоже невозможно. Правительство и Командование приступили к борьбе с настроениями в войсках. Командиры корпусов собрали командиров частей, но последние могли лишь констатировать факт. Воздействовать на солдат через офицеров не представлялась возможным, так как офицеры наравне с солдатами, массами собирались покинуть ряды войск. 22-го апреля офицеры всех частей Никольск-Уссурийского гарнизона были вызваны в помещение офицерского собрания Омского стрелкового полка и Командир 2-го Сибирского стр. корпуса, Генерал-майор Смолин, обратился к ним с речью, в коей призывал их остаться в рядах Армии, указывая на приближающийся крах большевизма, просил воздействовать на солдат, говорил о долге, роли офицера. После обеда в тот же день 22-го апреля бригады Никольск-Уссурийского гарнизона были собраны в полном составе и Полковник Аргунов (Командир 2-ой Сибирской стр. бригады, в прошлом Начальник штаба Генерала Смолина) вновь обратился к офицерам и солдатам: «Нужно остаться. Коммунистическое правительство скоро рухнет. Приамурское Правительство обещает выплатить жалованье, дать обмундирование и все необходимое. Уходить нельзя, кто уйдет — тот изменник. Коммунисты рухнут. Армия поедет домой. Тот же, кто уйдет, тот не будет принят обратно под знамена и останется тут, на чужбине. Армия его не примет назад, а как он один сможет добраться без денег домой? Уходите, если хотите, если у вас нет совести, но помните это» — таков был вкратце смысл его речи. Позднее, через несколько дней, Генерал-майор Бордзиловский (Начальник гарнизона города Спасска в 1921 г.) еще раз говорил с чинами 1-ой стрелковой бригады. Такие же собрания происходили в прочих частях 2, 3 и 1 корпусов, но все речи старших начальников мало действовали на людей. Казаки-Оренбуржцы, обжившиеся за истекшую зиму среди своих сородичей — казаков-Уссурийцев, выселившихся лет 30 — 40 тому назад из Оренбургского казачьего войска и ныне представлявших достаточно распропагандированную красными массу, намеревались чуть ли не полностью махнуть в РСФСР. Число желающих уйти во всех частях не уменьшалось.

24-го апреля во Владивостоке Временное Приамурское Правительство издало приказ № 294. Вот его текст:

«Обстановка, как внешняя, так и внутренняя, за последние несколько дней после приказа Управляющего Военным Ведомством о праве желающих оставлять ряды Армии с 1-го мая, настолько изменилась, что Приамурское Правительство вынуждено было пересмотреть этот вопрос и предписывает ныне, в силу изменившихся обстоятельств, требующих полного напряжения сил Армии для сохранения национальной Приамурской Государственности, совершенно ПРЕКРАТИТЬ ОСТАВЛЕНИЕ рядов армии впредь до того момента, когда к этому представится возможность.

Правительство полагает, что обстановка по-видимому вынудит, даже объявить в недалеком будущем мобилизацию граждан и решило, что не остановится и перед этим шагом во имя спасения дела национального возрождения

Правительство считает долгом, одновременно с этим объявить Армии и о принимаемых Правительством героических мерах по устроении Армии — главным образом реорганизации снабжения, для улучшения жизни и быта Армии для смягчения тяжелых материальных условий чинов ее, Правительство установит твердую шкалу хотя бы скромного денежного довольствия, но ежемесячно аккуратно выплачиваемого.

Правительство твердо верит, что Армия, живущая национальным чувством глубокой любви к Родине, встретит этот приказ с полным удовлетворением».

Приказ этот был подписан Председателем Правительства С. Меркуловым и Управляющим Военно-Морским Ведомством Генерал-лейтенантом Вержбицким.

Широкой огласки приказ этот в Армии не получил, во всяком случае в некоторых частях зачитан он перед фронтом не был, а потому в этих частях создалось впечатление, что Правительство и Командование просто замолчало дело, утискав все рапорта и докладные записки о выходе из рядов войск что называется «под сукно». Без особых разъяснений и приказов вниз по инстанциям было сообщено, что увольнений не будет, ибо приказ о разрешении выхода был «кем-то» написан без соответствующего разрешения «кого-то», а потому почитается недействительным.

Привычка ли повиноваться, или же действительно желавших уйти было меньше кричавших о сем, но так или иначе, а Армия не разошлась. Люди в частях поговорили, пошумели, побранили в свое удовольствие свое Правительство и Командование, но мало помалу угомонились и остались служить. Только единицы, твердо решившие бросить ряды войск, ушли. Они были объявлены в приказах дезертирами, но этим дело только и ограничилось, так как их собственные командиры и сослуживцы отлично понимали их, не осуждали и не преследовали.

* * *

Для характеристики состояния белья, обуви, обмундирования и снаряжения чинов войск Временного Приамурского Правительства можно привести данные о Конно-Ординар-ческой команде Штаба III стрелкового корпуса. Однако при этом не следует забывать, что команда эта, как всегда находящаяся на глазах у Корпусного Командира и, вместе с тем, менее страдавшая от превратностей походно-боевой жизни и службы, находилась бесспорно в более лучших материальных условиях, нежели какая-либо бывшая «семеновская» пехотная часть. Впрочем и коренные «каппелевские» части также мало чем выгадывали по сравнению с бывшими «семеновцами». (О состоянии обмундирования, снаряжения и вооружения войск перед Хабаровским походом смотри «Белоповстанцы» книга 1-ая глава VII, страницы 74-76).

На 16 солдат Конно-Ординарческой команды, согласно арматурного списка от 27-го мая 1922 года, приходилось: нательных рубах — 29, кальсон — 29, утиральников — 16, носовых платков — 21, портянок — 11 пар, сапог — 16 пар, летних шаровар — 28 пар, фуражек — 16, шинелей — 16, летних гимнастерок — 14, перчаток — 16 пар, ранцев — 11, котелков — 8, патронных сумок — 16, простыней — 32 штуки, мешков для матрасов — 16, наволочек — 32, одеял — 16, шпор — 15 пар. Совершенно отсутствуют: Суконные шаровары, мундиры, суконные гимнастерки, вещевые мешки, фляги и т. п. На этих же 16 солдат, согласно другого арматурного списка от 23-го мая того же 1922 г. приходится кроме того: ватных шаровар — 11, гимнастерок летних — 13, простынь — 8, наволочек — 3 и одеял — 4.

Прошло лето и 14-го сентября 1922 г. Начальник Конно-Ординарческой команды Штаба Поволжской группы (так был переименован Ш стр. корпус), подпоручик Кожевников, подает два рапорта своему прямому начальнику — Обер-квартирмейстеру группы, который препровождает их к начальнику штаба группы с надписью «ходатайствую». Содержание этих рапортов, помеченных №№ 164 и 165 таково:

«Прошу Вашего ходатайства о выдаче вверенной мне команде шинелей — 4 штуки, сапог — 6 пар, фуражек — 5 штук, гимнастерок — 3 штуки, брюк — 3 пары, постельных принадлежностей — 4 комплекта».

«Прошу Вашего ходатайства об уплате мне семи рублей 10 копеек, израсходованных мною из собственных средств на покупку колец, кожи, пряжек разных и мерного ножа для заготовки узд вверенной мне команде».

На этих рапортах Начальник Штаба группы наложил следующие резолюции, весьма характерные для описываемого времени:

«Рад, что Поручик Кожевников настолько богат, что из собственных средств может производить расходы на казенные надобности. П. С.».

«Может быть Поручик Кожевников укажет склад, где хранятся шинели, сапоги и т. п. П. С.»

Резолюции эти можно понимать как хотите: в прямом и переносном смысле, но на лицо остается факт: 7 рублей 10 копеек в то время являлись огромной суммой, которую редко кто имел в своем кармане даже из командиров частей, не говоря уже о младшем офицере. Скудость складов так же была поразительная и, потому, достать шинель или пару белья порой было делом далеко нелегким.