Белая Армия

Простояв два дня в ст. Некрасовской, армия отдохнула. Правда, этот отдых был относительным. С утра до вечера станица обстреливалась артиллерийским огнем из хуторов, лежащих за рекой Лобой.

Но кони поели, люди отоспались, а ждать было некогда. Надо возможно скорее соединиться с екатеринодарской армией, пока она не отошла далеко или, что могло случиться, пока она не разбита и не рассеяна.

Пошли по хуторам и черкесским аулам. Утром били армию артиллерией на месте ночлега, а днем армия била красных на поле.

На завтра та же очередь.

Замечательно одно: не было случая, чтобы армия не ночевала в том селении, которое было назначено приказом, отданным накануне вечером.

Армия всегда была окружена со всех сторон отрядами большевиков. Но каждый день, добровольцы сметали все, стоящее на их пути, много ли, мало ли было выслано им навстречу. Выдерживали подряд по два боя в день, но ночевали там, где было приказано.

Когда ген. Маркову, обыкновенно командовавшему авангардами, докладывали, что противник очень многочисленен, он отвечал:—«Не считай, а бей; — это — рвань, а не солдаты».

Не считали и били; рвались вперед и трепали во все стороны, как волки, в стаде овец. Зазнались до того, что бой считался равным только тогда, когда большевики раз в пять превосходили числом; и все-таки их били, если не силой натиска, то искусным маневрированием.

Армия подвигалась быстро и часто, совершенно внезапно, меняла направление. Имея мало карт, офицеры, при первой возможности, снимали копии предполагаемого пути с карт их счастливых владельцев ; но, через переход, бросали эти копии: — армия пошла совсем в другую сторону.

Эти прыжки сбивали противника, и нигде не успевали большевики сконцентрировать такие силы, чтобы могли задавить армию просто той громадной численностью, которая была в их распоряжении. 

Перейдя реку Белую в селении Царский Дар, добровольцы встретили упорное сопротивление больших сил красных, расположившихся за рекой, на возвышенности.

Свернули обоз в котловине и бросились в атаку.

Но всему есть границы. Казалось, тут положен был предел и воинской доблести.

Великолепные позиции, занятые противником, и численное его превосходство сломили стремительность офицерских атак.

Все было послано в цепи. Конвой командующего дрался уже чуть не с начала боя.

Все легко раненые офицеры и чины обоза, кто был помоложе снимались с повозок при переходе через мост, строились и уходили в поле. Последняя защита обоза, охранная рота из инвалидов, давно уже в цепи.

Несчастный обоз кроют перекрестным огнем и с фронта, и с тыла. На ген. Богаевского, бывшего с партизанами в арьергарде, также наседает упорный враг и давит превосходными силами.

К правому флангу противника подходит подкрепление с артиллерией. Шрапнели летят на обоз и с третьей стороны.

Спешно работает артиллерийский парк, непрерывно отпуская патроны и снаряды нетерпеливым посланным из частей. Измученные врачи и сестры перевязывают, под непрерывным огнем, десятки раненых, бредущих поддерживая друг друга, со всех сторон.

Над самыми головами рвется шрапнель, и две сестры, санитар и пять раненых падают на землю, пораженные пулями.

Пулеметы противника такают все громче и громче.

— Послать музыкантов, — передается приказание по обозу; и этот последний резерв армии уже использован.

Казалось — все потеряно.

Но отчаянный натиск офицеров разрывает, наконец, на минуту, сомкнувшееся железное кольцо и обоз рысью устремляется в свободное пространство. Пули и шрапнели летят в него со всех сторон.

Вдруг, радостное «ура» несется в воздухе: — прискакал джигит из армии ген. Покровского; екатеринодарцы дерутся верстах в пятидесяти от армии.

Недоумевающий враг приостанавливается, и победа его бесплодна.

Обоз уже в ст. Рязанской и, не задерживаясь, переходит через мост, оставив реку за собой.

Армия в черкесских аулах.

Движение ее замедляется. На каждом шагу дорогу прерывают реки и речки, стремящиеся с предгорий Кавказа. Зыблящиеся мостики, на высоте пяти, шести сажень, ненадежны. Повозки тянутся с интервалами. Кавалерия идет прямо вброд, и только кони фыркают от брызг ледяной воды.

Дорога пошла лесами; обоз медленно движется по узкому пути; колеса вязнут в непросохшей глине.

Прошли, где с боями, где беспрепятственно, аулы Габукай, Несшукая, Понежукай, Вочепший и Гатлукай.

Черкесы встречают приветливо. Вход в аулы указывается белыми ленточками в знак миролюбия их жителей.

Но это миролюбие не спасло их от большевистских зверств. Скот у них угнали, сакли поразорили, даже ульи пчел уничтожили, разрубая их топорами, чтобы поскорее достать мед.

Собрав в один аул цвет черкеской молодежи, под видом мобилизации, «товарищи», внезапно накинулись на них и всех перебили. Эти груды изуродованных трупов черкесы показали добровольцам, они не смели хоронить их без приказа.

В бешенстве сжимаются кулаки и даются клятвы не щадить этих зверей.

Черкесы молча стоят кругом; но в каждом ауле к армии присоединяются мстители за свою кровь, поклявшиеся отплатить врагам.

Постепенно из черкесов была образована особая конная часть, превратившаяся впоследствии в шестисотенный черкесский полк.

Черкесы были храбры и смело бросались конной атакой на врага.

Но артиллерийский огонь действовал на них угнетающе, и они вначале совершенно терялись под сильным орудийным обстрелом. Потом привыкли и, в свою очередь, пугали большевиков, бросаясь на них с каким-то особо пронзительным визгом.

Пощады врагу они не знали и пленных никогда не приводили. 

Большим недостатком черкесов была их беспечность. Ночью они все спали, включая и часовых. Их бранили, наказывали; ничего не помогало.

— Твоя боится, говорили они, — не спы, а моя не боится, мы спать будэм.

Спали, платились за это своими головами и все-таки спали.