Белая Армия

На следующий день, 15 марта, добровольцы двинулись из аула на соединение с екатеринодарцами. Обоз армии должен был идти в ст. Калужскую, где расположился ген. Покровский, а строевые части направились к ст. Ново Дмитриевской. Эта станица была местной базой большевиков.

Красных предполагалось атаковать совместно с ген. Покровским, который со своей армией должен был подойти с другой стороны по направлению к ст. Григорьевской.

День был пасмурный; шел мелкий дождик; низкие облака неслись, гонимые вечным норд-остом. Становилось все холодней и холодней.

Тщетно укутывались добровольцы в свои лохмотья. Дождь промочил насквозь их убогую одежду, а в дырявых сапогах хлюпала ледяная вода.

Прошли так половину пути. 

Норд-ост рассвирепел; его порывы слились в сплошную бурю. Дождь превратился в ледяные иглы, больно бившие по лицу.

Верхняя одежда смерзлась и связала движение рук и ног. Лошади также покрылись ледяной корой и еле передвигали ноги.

Добровольцы замерзали на открытых отрогах Кавказа.

Наконец, вместо дождя стал падать снег гуще и гуще, и все затмевает степной буран.

Сгорбленная фигура приткнулась у подножья дерева, и снег заносит ее своей белой пеленой.

Подходит санитар и расталкивает ее.

— Оставьте, не могу больше, я умираю, — шепчут побелевшие губы, и из глаз молоденькой сестры льются бессильные слезы.

— Нельзя, сестра, замерзнете; — и санитар силой поднимает ее и ведет дальше под руку.

~ Трах, — рвется граната у самой дороги, и как бы встряхивает понурый отряд.

Роты подходят к речке, окаймлявшей ст. Новодмитриевскую.

Об армии Покровского сведений нет, и посланные разъезды не нашли никого, кроме неприятельских дозоров.

Красные уже осведомлены о приближении добровольцев и встречают их огнем с гребня берега.

Что делать?

Маленькая речка от дождя превратилась в бурный поток и снесла все мосты.

Под непрерывным огнем неприятеля выбирается место, где течение не так быстро.

А вдруг тут-то и глубоко?

Ген. Марков приказывает двум пленным большевикам идти в воду—исследовать брод. Те, еле ворочая языком от холода, отказываются.

Револьвер к носу, и красные уже в речке; барахтаясь и спотыкаясь, переходят они, по грудь в воде, на другой берег.

— Посадить пехоту на крупы коней и марш, командует Марков.

Добровольцы не могут сами сесть верхом,— вся одежда превратилась в лед. Их подсаживают и поочередно перевозят через поток.

Менее терпеливые бросаются сами в эту кашу из снега и воды, держа над головой винтовки и патроны.

— Пропал табачок, — горюет неисправимый курильщик.

Артиллерия добровольцев молчит. Орудия вмерзли в грязь при остановке, и их бросили.

Неприятельский огонь неистовствует, и грохот орудий вырывается из завываний бури.

Добровольцы лезут на крутой, обледенелый откос берега. Скользят, падают; метель слепит глаза, руки коченеют от холодной, как лед, винтовки; вперед, вперед на эти бьющие в упор пулеметы!

Вот кучка офицеров уже на гребне и ударила в штыки.

Красные, не видя, сколько врага, бросают все и бегут через станицу.

Добровольцы преследуют их, а другие очищают хаты.

В середине станицы даже не знали, что армия уже вошла, и много красных захватили врасплох; они не думали, чтобы в такую погоду можно было вести серьезное наступление, а, за шумом бури, засевши в теплые хаты, вероятно, не слыхали и звуков боя в самой станице.

Ген. Корнилов со штабом вошел в селение вместе с передовыми отрядами и, по обыкновению, направился на площадь, к станичному управлению.

Оттуда их встретили огнем из винтовок и, только после перестрелки, командующий армией завоевал себе право на убежище от метели.

— Только наши баричи, — говорил генерал Марков, — могут драться в такой сатанинской обстановке.

Пока шел бой под Ново-Дмитриевской, обоз тянулся по дороге в Калужскую.

Несчастные раненые и больные, как ни были они укрыты одеялами и халатами, реквизированными в последней ст. Рязанской, — испытывали страшный холод. Одежда обледенев, коробилась, и дьявольский ветер пробирал насквозь.

Грязь была невылазная, и кони еле-еле плелись по размокшей, липкой глине с косогора на косогор.

Только в сумерки подобрались к станице отсталые повозки, а все расстояние было 16 верст.

Поздно вечером начальнику снабжений генералу Элиснеру доложили, что одна повозка с четырьмя ранеными не пришла, и никто их не видел.

Немедленно послали верховых на розыски; те всю ночь искали повозку, прошли по дороге вплоть до Шенжи и лишь на обратном пути, на рассвете, заметили в стороне от дороги, пропавших.

Повозка стояла среди реки. Обледенелые раненые были без движения и без языка.

Потом они рассказали, что разыскивая дорогу получше, несчастные возницы забрели в яму в реке, и усталые кони не смогли их вытащить. Кругом вода, а их криков о помощи не слышно было за бурей. Так и провели всю ночь под снежным бураном.

Милость Божья покровительствовала добровольцам. Десятки коней пали после этого ледяного перехода; но из раненых и больных умер только один. Многие жестоко простудились, но, похворав, оправились. Правду говорят, что человек — один из самых выносливых животных. 

Корниловские обозные по приходе в станицу, к своему величайшему удивлению, встречали на предназначенных им квартирах строевые части екатеринодарской армии.

Кто же пошел на подмогу добровольцам?

Никто.

Правда, конные части все-таки были посланы, но вернулись, объявив, что реки разлились, и кони не пошли в воду.

В Корниловской армии подобное неисполнение приказания было немыслимым.

При реорганизации армии в ст. Ново Дмитриевской, ген. Покровский, несмотря на свои колоссальные услуги Кубани, командования частью не получил.

В ст. Калужской в числе беженцев из Екатеринодара оказались б. председатель Гос. Думы, М. В. Родзянко, и сын его Н. М, бывший потом в армии начальником санитарной части.