Белая Армия

Новый командующий созвал военный совет.

Армия пала духом. Истомленные пятидневными непрерывными боями, добровольцы были сражены вестью о смерти своего вождя.

Екатеринодар взять еще можно, но потери уже понесены колоссальные. В некоторых частях осталось в строю не более 40 процентов; остальные убиты или тяжело ранены; легко раненые не считались, — все они возвращались в строй.

Новый штурм повлек бы за собой и новые потери.

Что же осталось бы на защиту Екатеринодара, если бы и удалось его взять? Ничтожная горсточка измученных людей.

Между тем силы красных были велики. В несколько дней они собрали в Екатеринодар до 40.000 солдат, около 40 орудий и подвезли 4 броневых поезда.

У добровольцев в строю осталось не более 1.800 — 2000 чел. На восстание казаков надежды были сомнительные. В Елизаветинской станице мобилизовали несколько сотен.

Им роздали винтовки и поставили в строй. Казаки не выдержали упорного боя и вернулись домой. Ясно было, что ни на кого, кроме своих, надеяться было нельзя.

Совет решил отменить назначенный штурм и отвести армию от Екатеринодара.

В ту же ночь, с 31 марта на 1 апреля, обоз двинулся из Елизаветинской на север и, прикрывая его, отошла и армия.

Отходили ускоренным маршем, для пехоты брали подводы в селениях; но это не было беспорядочным, паническим бегством.

Отступали в полном порядке.

Большевики не преследовали, опасаясь какого-нибудь скрытого маневра. Лишь броневые поезда посылали снаряды вдогонку.

К вечеру того же дня, при подходе к одному из хуторов, окружавших немецкую колонию Гначбау, добровольцы были встречены артиллерийским огнем. Армия перестроилась к бою, а обоз, под прикрытием одной охранной роты из 50 инвалидов был послан другой дорогой в обход.

Но, местность была заполнена большевистскими отрядами, и через несколько верст и над обозом стали рваться шрапнели. Однако, обоз шел прямо на артиллерию, и орудия смолкли. Очевидно, большевики не поняли, кто был перед ними, и отступили.

Поздно вечером собралась армия в колонии Гначбау, и измученные шестидесятиверстным переходом, без сна и отдыха, добровольцы заснули мертвым сном.

На другой день, 2 апреля, оказалось, что армия была окружена превосходными силами неприятеля. Одиннадцать орудий гремели со всех сторон и засыпали снарядами колонию.

Гначбау — селение из небольших; армия разместилась в страшной тесноте. Улицы и переулки были загромождены повозками, а в хатах места не хватало.

Все было на улице, под непрерывным огнем. 

Положение казалось критическим. Сил не хватало отбивать пехотные атаки, а снарядов и патронов в обозе совсем не осталось. Все было отдано частям еще во время Екатеринодарских боев; даже у раненых, ехавших на повозках, были отобраны последние патроны и оставили только по одной обойме, — четыре патрона на врага и один на себя.

Решено было прорываться; будь, что будет. Может быть, кто-нибудь и уцелеет.

Обозом, конечно, придется пожертвовать; можно ли было себе представить, чтобы 1.500 повозок могли прорваться вместе с армией?

Однако, жертвовать всем своим небольшим, но весьма ценным, военным имуществом, а в особенности транспортом раненых, было невыносимо тяжело.

Надо было попытаться спасти, что можно. Облегчили обоз, оставили в колонии все менее ценное, уничтожили орудия, кроме четырех, и в голову обоза поместили санитарный транспорт.

К вечеру огонь неприятеля усилился; шрапнели и гранаты рвались непосредственно одна за другой, а то и по две, по три сразу. Хотя большевики стреляли плохо, и шрапнели рвались высоко, но скученный на улицах обоз нес потери; приказано было вывезти его за колонию, в ложбину. 

Лишь только обоз двинулся, неприятель довел огонь до степени ураганного и начал крыть дорогу, ведущую на север; армия, однако, пошла другой дорогой на восток, что, по счастью, не было замечено красными.

Наступила темнота; обоз скучился в версте от колонии. Партизаны отстаивали подступы к Гначбау.

Час томительного ожидания.

Г. Марков, шедший с офицерским полком, во главе обоза, внимательно прислушивается.

Огонь прекратился. Темно, тихо, ни звука.

Но вот, далеко впереди, как будто кто то крикнул; громче и громче; послышалась учащенная стрельба, и отдаленное «ура» доносится до ген. Маркова.

—    Рысью, марш, — командует генерал. «Ура» — было условным знаком. Обложение прорвано там, где большевики не ожидали.

Обоз стремительно несется по дороге. Пролетев так верст десять, дают вздохнуть лошадям и опять рысью.

—    Вырвались.

Полной грудью вздохнули добровольцы.

Свободны.

Да, сейчас свободны, но впереди переход через железную дорогу и там ждут четыре броневых поезда.

Между тем достаточно и одного, чтобы уничтожить эту безоружную горсточку.

Вся армия, на самом деле, представляла из себя большой обоз с прикрытием по одному добровольцу на повозку.