Белая Армия

Из брошюры Фр. Шипа, известного чехословацкого деятеля, под заглавием: «Наше хозяйство на Руси».

Генерал Сахаров в своей книге «Белая Сибирь» упрекает нас в том, что мы имели русскую форму, оружие, сукно, продукты, упрекает нас в производстве реквизиций не только в государственных складах, но и частного имущества, вообще «всего, что только попало под руку, не считаясь с тем, кому это принадлежало». Как же было на самом деле?

Чехословацкая армия получала все ей необходимое, следовательно, и русское обмундирование, вплоть до 1-го апреля 1918-го года от русских (украинских) государственных военных учреждений. До этого времени отдельные части нашей армии имели право, точно так же, как и чисто русские части, производить, в случае необходимости, законные реквизиции и выдавать в том соответствующие расписки. Право это осталось в силе также и тогда, когда часть армии покинула уже позиции, и за это она, согласно договора, должна была поддерживать в местах своего расположения общественный порядок. В то время в армии было еще много русских начальников, офицеров и интендантов. Приблизительно, после бахмачской битвы было приступлено к изменению этого положения, ибо все приготовлялось к отъезду во Францию, в результате чего отдельные части полков постепенно распределялись по воинским поездам, снабженным в умеренном количестве провиантом, обувью и одеждой. Вместо до сего времени существовавшего полкового хозяйственного управления, в этих поездах была заведена чехословацкая хозяйственная администрация. Речь в то время шла, приблизительно, о 35.000 людей, уже состоящих в армии, но это количество должно было по пути почти на каждой станции увеличиваться новыми добровольцами, которым раньше не удалось пробраться в Киев. Естественно, для принятия такого большого числа людей необходимо было несколько тысяч вагонов и много паровозов. Эти вагоны мы приобретали почти исключительно в прифронтовых районах, имея в виду что они в противном случае попали бы в руки наступавших немецких войск, которые, как известно, спешили на Украину за провиантом и разным сырьем.

Когда в наших воинских частях началась замена русской хозяйственной администрации нашей и наши воинские поезда тронулись на восток, приступлено было также к сдаче русским (большевицким властям) ненужного тогда военного материала, особенно обозов, орудий, лошадей и т. п., что происходило, главным образом, на железнодорожной линии Курск — Орел — Воронеж, Тамбов и за что, как за братский дар, нам была выражена благодарность в опубликованном приказе тогдашнего Главнокомандующего Южных Русских Армий от 16-го марта 1918-го года № 92.

К сдаче оружия было приступлено на станции Пенза. Каждому поезду было оставлено по 1-2 пары лошадей, чтобы можно было подвозить провиант к тем станциям, которые уже заранее были для этого намечены по линии Сибирской железной дороги. Эти лошади должны были быть также сданы русским властям во Владивостоке. Так как в то время предполагалось, что армия действительно будет перевезена во Францию, где она получит новое обмундирование, на внешний вид отдельных лиц не обращалось большого внимания: ведь, они возвращались с фронта — об этом знал каждый. Некоторые части были более или менее прилично одеты, но большинство имело старые, грязные, часто полные вшей мундиры. Недостаток в белье был огромный, табаку вовсе не было, а в некоторых частях чувствовался недостаток продуктов. У некоторых не было обуви.

Армия должна была направиться от Курска через Пензу к Самаре, а оттуда через Уфу к Челябинску, чтобы по Сибирской магистрали попасть во Владивосток. Район за Курском вплоть до Самары был, благодаря своей близости к Москве, значительно обобран так называемыми «мешочниками», которые перевозили в мешках хлеб, муку и т. п. (иногда при весьма тяжелых транспортных условиях) в Москву и там продавали эти продукты с большой прибылью.

Мы не могли взять с собою из Украины много провианта. Препятствием этому являлось отсутствие средств, ибо во время тогдашней национализации банков, было очень трудно раздобыть денег, а благодаря указанной перемене в нашем хозяйственном отношении к русским правительствам, мы не могли получить ничего ни от русских интендантств, ни от частных учреждений (продовольственных управ). Необходимо было принять другие меры. Самыми ценными продуктами для путешествия по Сибири, которые могли содействовать успешной перевозке войск во Владивосток, были сахар и спирт, ибо в Сибири достать их было невозможно. Поэтому наши солдаты ими очень дорожили. Дело в том, что из Украины мы ехали уже на собственный счет. Для нас бесплатною была лишь железная дорога, однако, мы должны были заплатить и кормить машиниста, его помощника и остальной поездной персонал. Платить мы должны были также за дрова и уголь.

Приблизительно в конце февраля 1918-го года мне было при указанных обстоятельствах поручено раздобыть средства, необходимые для перевозки армий и закупки для нее провианта и др. вещей. После совещаний с командующим армией генералом Шокоровым, генералом Дитерихсом, генералом Коломенским и комиссаром Максой, происходивших в Курске, я с этим поручением вернулся около 18-го марта 1918-го года в Москву и немедленно же вошел в переговоры с тогдашними советскими учреждениями и прежде всего с Хозяйственным Комитетом для снабжения красной армии в Москве, которую я застал в стадии организации. Мне необходимо было раздобыть прежде всего обувь, обмотки, недостаток которых особенно чувствовался в 7-м Татранском полку, затем солдатское белье и полотно для портянок. Несмотря на то, что русское интендантство имело на складе Главного Военного Комитета около 30.000 пар военной австрийской обуви, захваченной у австрийцев, мне все-таки тогда не удалось убедить в частном дворце на Поварской улице секретаря в том, что обувь нам крайне необходима; он постоянно указывал на организацию русско-советской пятимиллионной армии для борьбы с немцами, для чего, будто бы, ей самой будет все необходимо и т. д. Однако, на второй день он порекомендовал мне обратиться к товарищу-еврею из Ярославля, который предложил мне поставить сапоги в Челябинск. Так как он не внушал к себе доверия, я поблагодарил его за услуги и пообещал ему поговорить с ним на эту тему на следующий день. Когда я убедился, что официальным путем я в Москве ничего не добьюсь, я начал раздобывать необходимые мне вещи так сказать русским способом, и в конце концов мне удалось получить почти все, в чем чувствовалась особенная нужда, а именно 100 тысяч пар нижнего белья от уполномоченного московского Земгора, Свердлова; 50 тысяч аршин фланеля для портянок от фирмы Морозова; 23 тысячи пар сапог и ботинок от фирмы Левитана; 800 пудов мыла от фирмы Бр. Крестовниковых; 360 пудов сушеной зелени и разных овощей от фирмы Прохоров и С-вья; 100 пудов табаку-«махорки» (о котором председатель Отдел. Чехословацкого Народного Совета (ОЧНС), Чермак, как специалист, утверждал, что его нельзя получить во всей Москве) от фирмы М. Огурцева, находящейся приблизительно на расстоянии пяти домов от канцелярии ОЧНС; 200 пудов чая от немецкой фирмы Караван; ящик мази от вшей от Союза Городов. Словом, мне удалось получить, исключая некоторых мелочей, почти все, в том числе и официальное разрешение на вывоз. Но тем не менее, когда речь зашла о разрешении на вывоз белья, я встретился с большими препятствиями, как со стороны начальника Демобилизационного Отделения Ягоды, так и со стороны московских рабочих, служащих на складах Земгора, не хотевших, несмотря на распоряжение уполномоченного Земгора г. Свердлова, позволить, чтобы такое большое количество белья было вывезено для нужд чужой армии. Только после того, как я показал рабочим приказ тогдашнего командующего советскими войсками на юге России, г. Антонова-Овсеенко, от 16-го марта 1918 г. № 92, которым он выражал благодарность «товарищам чехословакам за то, что они так честно и храбро сражались у Житомира, защищая этим Киев, под Гребенками и Бахмачем, закрывая путь от Полтавы до Харькова и, оставляя Украину, сдают добровольно часть оружия и т. д., и т. д.», рабочие начали в складе оживленно дебатировать, после чего, по предложению какой-то женщины, разрешение было одобрено, и мне позволено вывезти из склада необходимые вещи. Доставка 16 больших вагонов была поручена взводу в 40 солдат под командою прапорщика 2-го стрелкового полка Иржика Подебрадского-Новака, который, прибыв в Москву в полной форме, сосредотачивал на себе на московских улицах всеобщее внимание. Расчеты за приобретенные вещи производились почти без исключения переводами на Париж, ибо русских денег нельзя было тогда получить из национализированных банков даже за 10-процентное вознаграждение.

Вопрос о провианте мне удалось разрешить таким образом: я попросил известного мне друга чехословаков В. В. Костына, директора Московского Народного Банка, познакомить меня с сибирскими кооператорами, которые тогда случайно приехали в Москву на состоявшейся затем в Московском Народном Банке встрече с ними, я ознакомил их с целым планом переброски нашего корпуса во Владивосток и просил их об оказании помощи. Их было тогда, кажется, 9 человек, и представляли они кооперативы разных сибирских городов, расположенных исключительно по главной железнодорожной линии.

Почему я к ним обратился? — В январе и феврале 1918-го года в Сибири также происходил большевицкий переворот; Сибирская Дума была разогнана и, подобно Европейской России, здесь также прекратили свое существование все промышленные и торговые организации. Остались только кооперативы, игравшие во время войны весьма крупную роль в деле снабжения русской армии. Это были довольно опытные и хорошо организованные предприятия с большими торговыми оборотами. В 1917-м году, когда возникала масса затруднений и чувствовался большой недостаток в товарах, кооперативы являлись почти единственными, сравнительно солидными, предприятиями, снабжавшими всем необходимым население русских городов и деревень. Русские кооператоры, как элемент более консервативный, пытались в 1917-м году воспрепятствовать падению гражданского правительства. Кооперативы вместе со своим финансовым центром, Московским Народным Банком, долгое время пользовались неприкосновенностью со стороны советов, которые не производили у них национализаций и ограничивались лишь тем, что основывали, в противовес старым гражданским кооперативам, кооперативы рабочие. Этим последним передавались склады и магазины частных торговцев, имущество которых было конфисковано. Таким образом, после сибирского переворота и национализации банков кооперативы являлись для нас единственными организациями, с которыми можно было вести переговоры. Указанные представители сибирских кооперативов, ссылаясь на бунты среди венгерцев и немцев и на иные слухи, высказали сомнение относительно нашего проникновения в Сибирь вплоть до Владивостока, но во всяком случае они заверили меня в своих симпатиях и обещали помогать в деле снабжения. Несколько членов совещания вместе с тем заявили, что ближайшим поездом уезжают в Сибирь, чтобы предупредить друзей о приезде наших войск и произвести необходимые приготовления. Представитель кооперативов Пригарин довел до сведения советских властей о проектированных операциях по снабжению нашей армии. Заключенное соглашение было затем подтверждено Московским Народным Банком, который взял на себя урегулирование финансовой стороны целой операции. Расчет с ними я должен был произвести в Москве после окончания перевозки во Владивосток. Перед своим отъездом в Сибирь я на всякий случай (по собственной инициативе и для своего успокоения) попросил французское консульство в Москве, чтобы оно гарантировало Московскому Народному Банку и его кооперативам ту сумму, в размере которой, был нам открыт кредит. Устроив это, я сначала поехал в Пензу, где на 9-ое апреля 1918-го года было назначено совещание начальников хозяйственных частей, на котором я сделал доклад о плане снабжения. Нашей интендантской базой на время перевозки армий был назначен Курган. Интендантами были приглашены, вернее, назначены офицеры Петрш и Гайна. Вместе с тем с ближайшими поездами были высланы вперед особые комиссии по снабжению, состоявшие без исключения из надежных добровольцев. Этим последним была выдана необходимая сумма денег, чтобы они имели возможность закупать на местах для проезжавших воинских поездов предметы снабжения, которых кооперативы, как оптовики, поставить не могли. Эти комиссии, кроме того, должны были содействовать связи между кооперативами и нашими воинскими поездами. Деятельность комиссий развертывалась, начиная Самарой, дальше на восток, в Аксаково-Белебее, Уфе, Челябинске, Кургане, Петропавловске, Омске, Станице Татарской, Ново-Николаевске, Мариинске, Красноярске, Канске, Иркутске, Верхне-Удинске, Чите и Благовещенске, — Бочкареве.

Снабжение проезжавших поездов сначала встретилось с значительными затруднениями, которые в Кургане исходили со стороны председателя Губернской Продовольственной Управы Белобородова. Позднее эти препятствия удалось преодолеть и снабжение проходивших наших поездов происходило беспрепятственно. Значительные препятствия оказывали также советские продовольственные учреждения в деле поставки скота и муки из Сибири поездам у Пензы, где в конце апреля и в начале мая 1918-го года создалась прямо критическая обстановка, ибо район, как уже раньше было сказано, был обобран «мешочниками», и наши войска, остановившиеся здесь на несколько недель, быстро использовали остатки запасов. Чтобы выйти из затруднительного положения, перед местными властями были предприняты соответствующие шаги, поддержанные французским майором Гинэ. Но это не дало никаких результатов. Когда же я указал члену Президиума Краевого Совета в Омске на то, что наши войска у Пензы голодают, он ответил мне просто: «Пусть поголодают, наши товарищи в Петербурге тоже голодают», и, вместе с тем, твердо заявил, что запасов у них нет и что продовольствия достать нигде невозможно. Они в то время, действительно, сами производили в деревнях вооруженные реквизиции, потому что крестьяне добровольно давать ничего не хотели. Когда я ему ответил, что не совсем согласен с его выводами относительно хозяйственного положения края и прошу о выдаче мне лишь разрешения на вывоз, об остальном же, как о приобретении продуктов, так и о расчете за них, я постараюсь сам, он предложил мне, в присутствии майора Гинэ, чтобы я, как чех, поступил к ним на службу и что мы, чехи и они, латыши, вместе сумеем надлежащим образом вести русское хозяйство. Я поблагодарил.

С самого начала отъезда из Украины при Финансовом Управлении функционировала трехчленная летучая ревизионная комиссия, состоящая из легионеров Стрнада, Крыхталка и Рыбина, которая неожиданно производила ревизии полковых хозяйств и интендантств и, главным образом, наблюдала за тем, чтобы части, произведшие реквизицию продуктов, не вносили в ведомости денежных сумм на расходы по довольствию.

О реквизициях велись записи, и когда в наши склады попадали реквизированные вещи, то на основании сообщений данного уполномоченного министерства снабжения составлялись на них соответствующие фактуры, согласно максимальных цен, установленных властями, причем к общей сумме приписывалось 10-15% на расходы по приобретению. Как русские власти рассчитывались потом с крестьянином, производителем или торговцем, нас это не касалось.

Наши лошади также являются предметом упреков генерала Сахарова, который утверждает, что мы вывозили в Чехословакию даже кровных лошадей, что продавали лошадей на восточных рынках и что мы приобретали их незаконным путем. Если бы он утверждал, что мы пришли в русский плен пешком, он был бы прав, ибо никто из нас не попал в плен на лошади; действительно, мы не имели с собой ни австрийских, ни чехословацких лошадей.

Уезжая из Украины, мы взяли с собой в поезд только 1-2 пары лошадей для нужд снабжения. Значит, мы не имели также большого числа украинских лошадей, ибо мы их сдали в районе Курск — Орел — Воронеж советским властям. С началом военных действий в Сибири, естественно, нужно было раздобыть лошадей для разведочных частей, полков и батальонов, для артиллерии, снабжения и т. д. Еще большая необходимость возникла в них с возникновением Урало-Волжского фронта. Большевики имели ту выгоду, что в их распоряжении была собственная кавалерия, которая проникала глубоко в наш тыл, нападая на наши части или же отрезала нас от тыла. Необходимо было приобрести собственных лошадей. С этой целью нужно было раздобыть прежде всего средства и источники, откуда можно было бы приобрести лошадей. На помощь нам пришли уральские и, частично оренбургские казаки, равно как и башкиры и киргизы. От председателя правительства последних (правительство это называлось «Алаш Орда»), которого я знал еще по Омску, мне удалось получить во время свидания с ним в Уфе разрешение на вывоз 2.000 лошадей, которые были затем нам доставлены из киргизского Семипалатинского округа. Переговоры по этому вопросу, завершившиеся соглашением, происходили во дворце имама в Уфе. Больше лошадей они нам дать не могли, потому что формировали два добровольческих полка кавалерии, которые, однако, позже не были приняты генералом Ивановым-Риновым в ряды русской армии по той причине, что они «инородцы».