Белая Армия

На другой день паника в городе усилилась. Дутов был в 30-ти верстах от города, в поселке Красницком. Правительство без него растерялось.... Комендантом назначили помощника Гончаренко, но он не имел того авторитета и не внушал доверия. Часть партизан послали на разведку в сторону Тирлянского завода... На базаре народ собирался кучами и шумел. Я заканчивал свои дела, так как предстоящей ночью решил уехать. Нужно было решить вопрос с семьей: все мы уехать не могли. Наконец, решили, что жена и дети мои останутся — уеду только я. Долго уговаривал я своего отца уехать со мной, но он решил остаться, говоря, что ему ничего сделать не могут, хотя бы уже потому, что кроме добра он никому ничего иного не делал. За эту веру в людей он заплатил потом своей жизнью.

Ночью я перевез жену к знакомому аптекарю, боясь обыска в своем доме, а сам с приятелем, на его лошадях, выехал из города в направлении на поселок Кассельский, желая миновать Дутова. Ночь была темная, хоть глаз выколи. Шел снежок. Кучер хорошо знал дорогу. Перед рассветом мы приехали в Кассель. Я решил заехать к знакомому богатому казаку, к старому Танаеву, чтобы ориентироваться в дальнейшей дороге.

Угостив нас чаем, Танаев заговорил о решении их поселка бороться с большевиками. Дутов был от них в 12-ти верстах. Потом сказал нам, что дальше казачьи заставы нас не пропустят... Что же, мол, вы уж так дорожите своей шкурой. Борьба так борьба!... И нам, по его мнению, надо было ехать к Дутову.

Я не знал, на что решиться — положение было безвыходное. Однако, надо было что либо предпринимать, и, сказав ему, что, де, пожалуй, он прав и мы поедем к Дутову, повернули оглобли назад.

Ужасно мне не хотелось ехать к Дутову, и вот сама судьба гнала меня туда! Однако, по дороге я решил ехать сначала в город, посмотреть, что там делается, так как к Дутову не поздно было ехать и потом.

В поле началась метель... Скоро стали попадаться едущие нам навстречу верховые казаки, по одному, по два, по три, занесенные снегом. Они нам сообщили, что на город идут «массии» большевиков, что сопротивляться не стоит, и т. д. Я сомневался относительно масс большевиков, однако, было ясно, что в городе не благополучно. А мы все ехали и ехали туда...

Наконец, показался город и через четверть часа мы въехали во двор моего приятеля. Зайдя в комнату и не успев раздеться, я услышал, что меня ищут по городу, так как собралась Дума. Сюда же заехал знакомый и страшно обрадовался, увидя меня. Он из Думы. Там все потеряли голову... Ждут меня... Он же сообщил, что партизаны складываются и уезжают... Правительств частью уже уехало.

— Ну, — говорю ему, — поздно теперь «думать» в Думе, и разве чудом только мы можем спастись...

Однако, в Думу поехал, на его лошади, в том костюме, как был — в валенках, в коротком полушубке и в дохе.

Метель стихла... Проезжая через базар, слышал, как по моему адресу простой народ кричал о том, что по мне веревка плачет.

На Большой улице на встречу мне ехали возы с винтовками, на которых сидели партизаны. Едут без охраны, в какой-то панике, суетятся, спешат... В чем дело? Ведь опасности никакой — большевики далеко... Мчатся мимо...

Вдруг вижу, в моих санях, на моей лошади, без кучера, тихонько едет по улице мой отец. Увидел меня:

—    Боже мой, ты не уехал? Куда ты?..

—    В Думу! 

—    Брось к черту, садись со мной, поедем домой!

Как молния, мелькает мысль: «перескочить к нему в сани?.. Ударить по лошади... Конь добрый... через час мы будем у Дутова!» — но, вместо этого, я говорю:

—    Нет, я поеду в Думу!

—    О, черт возьми! — горячится отец: — ну, скорее приходи домой... Я за тобой пришлю лошадь...

—    Да, да, хорошо! Пришли!..

Мы разъехались, и больше никогда не видались...

Вхожу в Городскую Управу. В ней человек десять гласных... Бледные, испуганные, бросились ко мне навстречу: «Наконец-то вы! Что делать? Партизаны уходят... Милиция разбежалась... Что делать?.. Как быть?» — посыпались на меня вопросы. Говорю, что видел беспричинное бегство партизан, и боюсь, как бы оно не послужило поводом к восстанию в городе.

Как бы в ответ на мои слова, на улице раздались выстрелы. Мы бросились к окнам. Посреди улицы бежало человек пять с винтовками каких-то хулиганов. Особенно врезался мне в память один из них, бегущий впереди. Держа винтовку дулом вверх перед собой, он стрелял в воздух, подпрыгивая при каждом выстреле...

Напротив окон Управы стоит на крыльце своего дома бывший член Государственной Думы Гродзицкий и нетерпеливо звонит к себе... Ему долго не отворяют...

Приходят испуганные люди с улицы и говорят, что толпа отбила воз с винтовками у партизан и теперь громит милицию и избивает оставшихся там милиционеров. Кто-то из гласных кричит, что нужно послать делегацию к большевикам, в Белорецкий завод, с просьбой, чтобы они скорее шли, иначе хулиганы разгромят город.

В голове моей вихрь мыслей: «Все пропало... Смерть! Скоро смерть!.. Значит, так суждено!.. Все погибает, и Россия погибает!.. Что такое я перед ней?.. Ничто!. Но так падать низко нельзя и я просить пощады у большевиков не стану»...

Кто-то пишет резолюцию о посылке делегации к большевикам. Я подхожу к столу и заявляю, что постановления этого я не подпишу и снимаю с себя звание председательствующего в Думе. На душе как будто становится легче... Но снова действительность возвращает меня к тяжелой мысли о смерти. За окном все усиливающийся шум...

«Однако, — думаю я, — говорится, что нет такого положения, из которого не было бы выхода!.. Проверим, так ли это»? — И, вдруг, решаюсь: — Прощайте, господа, пойду в больницу, — там я буду нужнее, чем здесь!..

Выхожу на улицу, чтобы идти в больницу; пусть уж меня там убьют....

Налево идти нельзя, там толпа громит милицию, решил обойти по другим улицам. Только я завернул за угол — навстречу бежит толпа, вооруженная, чем попало. Я повернул прямо в противоположную сторону, и не торопясь, пошел по улице. В это время услышал свист пуль и трескотню пулемета... Пули летели мимо меня вдоль улицы, чокая в фонарные столбы. «Хорошо бы в меня, да наповал», подумалось мне, но пули летели аршина на два над моей головой.