Белая Армия

Вопросы внутренней политики тогда еще не поднимались. Отдельные лозунги порхали, как однодневные мотыльки, не оставляя следов.

Единственным несколько взволновавшим событием было выпущенное объявление о том, что Армия борется за Учредительное Собрание. Это неожиданное напоминание о безвозвратно погребенном учреждении, увенчавшем рухнувшую башню российской революции, вызвало известный шум, вскоре заглушенный более ощутительным шумом новой боевой страды.

После того крылатое слово об Учредительному» Собрании не срывалось с уст ни Деникина, ни Алексеева, и только единственный раз, в печальные дни 1920-го года, оно было вырвано почти силой у Деникина, готового принести в жертву все, лишь бы образумить и очеловечить неподдающихся к несчастью такому излечению злобных кубанских самостийников.

Левые круги и их пресса всегда называла добровольцев и, главным образом, старших чинов армии—черносотенцами.

Этот хлесткий ярлык, одинаково приклеиваемый разрушителями России и к действительно, быть может, темным личностям, и к величайшим русским патриотам, в чьем выдающемся служении Родине нельзя было и сомневаться, — сам по себе весьма туманен. Если же левые «черносотенство» отожествляли с ненавидимой ими государственностью, державшейся исторически сложившихся и незаменимых русских путей, — они были, конечно, правы. Такой государственностью были проникнуты все более значительные начальники в Армии, понимавшие и воочию увидевшие в кровавую эпопею «бескровной» мартовской резни и последующей смуты всю действительную жуть «великих потрясений», нужных тем, кому была ненужна или ненавистна «Великая Россия».

Те, кто привык витать в области отвлеченных теорий, которые, как и всякое произведение человеческой мысли, могут быть доведены до высокого совершенства и захватывать воспринимающее их умы своею стройностью, — конечно, могут быть захвачены и теорией об Учредительном Собрании. Но всякий, знакомый с суровой практикой жизни, ясно понимает ту простую вещь, что создавать в трясущейся от непрерывных бунтовщических толчков России сложнейшее по конструкции учреждение так же безнадежно, как строить дом во время землетрясения.

Предусмотренная теорией система о выборах в Учредительное Собрание на основах всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, то есть на принципах, наиболее отвечающих свободе избрания, — на самом деле была грубо нарушена. Предшествовавшая избранию агитация уже сама по себе (чего упорно не желают признать многие политиканы) умаляла провозглашенные принципы, вводя элементы духовного, а очень часто и физического воздействия на свободу избирателя.

Избрание по «спискам», являясь одной из неизбежных уступок нежизненной теории, обесцвечивало ее многовещательные заголовки и окутывало «свободного» гражданина сетями навязываемой ему партийности. Сама же партийность и подготовлявшая ее «свободная» печать находились под беспощадной цензурой мартовских бунтовщиков, закрывшись и даже попросту ограбивших ряд неугодных им органов печати, начиная с «Нового Времени».

Сквозь атмосферу лжи и наглого обмана в Учредительное Собрание пролезли преимущественно жадные до власти проходимцы, избранные одуревшей чернью, отдавшей свои звериные голоса в обмен на право безнаказанного разбоя, предоставленного ей ее избранниками.

Хотя в него и попали порядочные люди, — но это было жалкое и бессильное по числу голосов меньшинство. Их слабость не могла противостоять избранию в председатели замечательнейшего, казалось бы, в русской истории народного представительства, ничтожнейшего человека и гнуснейшего предателя Родины, Виктора Чернова. Главный же состав собрания представляли большевики и родственные им «товарищи», всю свою жизнь толкавшие Россию с ее исторического пути в придорожную канаву, наполненную зловонной жижей, стекающей из революционного подполья.

Учредительное Собрание было разогнано большевиками, т. е. рухнуло от одного из очередных бунтовщических толчков. Но если бы даже такого (как тогда представлялось — внешнего) толчка и не было, то Учредительное Собрание, состоявшее в большинстве из охваченных безумием революции людей, было обречено на неизбежное самоубийство.