Белая Армия

В конце ноября Губернский Комиссар Старлычанов, памятуя о смертном часе и о спасении своей социалистической души, заключенной к тому же в хорошо прожированную за время «народоправства» оболочку, — счел за благо скрыться. Надь губернией приял власть туземец Пономарев, домовладелец (все ставропольцы исстари были домовладельцами) и лидер партии большевиков, человек с университетским образованием, служивший ранее по статистике, неизвестно почему бывшей всегда рассадником всяческой крамолы.

Новая власть засела очень тихо, почти без борьбы. Эс-деки и эс-еры, издававшие но бедности одну общую газетишку, немного поскулили о спасении революции (спасение России в расчет не входило) от большевиков и от банд Каледина и Алексеева, грозящих освобожденному народу возвратом к свергнутому царизму. Находчивый Пономарев, как опытный статистик, взял на учет всю находящуюся в городе бумагу и для пущей верности запер ее на замок, чем и покорил воинствующее против него печатное слово.

В декабре изменился состав гарнизона. Более хозяйственные солдаты, распродав отнятое в пользу народа офицерское и казенное имущество, стали разъезжаться по домам, спеша привезти к празднику свалившиеся на них дары революции. Осталась лишь бездомная голытьба или неуспевшие дограбить особо жадные воры.

Для непосредственной охраны власти народных комиссаров было создано нарочито пролетарское воинство из сапожников интендантской сапожной мастерской, то есть из окопавшихся в тылу дезертиров, посвятивших свою драгоценную жизнь работе «на оборону».

В ночь на 1-ое января 1918-го года последние солдатишки, отпраздновав наступление нового года великолепными салютами из всех имевшихся у них ружей, пулеметов и ручных гранат, бросили окончательно свои до чиста ограбленные и провонявшие от нечистот и грязи казармы.

Имея прирожденную склонность к мирному труду, они вскоре занялись частными делами, преимущественно обысками «буржуйных» квартир, что с первых же дней «бескровной» сделалось любимейшей свободной профессией «свободнейшего в мире народа».

В течение января и февраля губерния жила сравнительно мирно. Близость Дона и Кубани с невыясненным там положением делала большевиков осторожными. Надо признать, что Пономарев, неизвестно из каких соображений, несильно преследовал буржуазию и даже офицеров. Но сознательные товарищи, нежелавшие вообще никому подчиняться и подстрекаемые невидимыми гнусами, с чисто обезьяньей жестокостью избивали офицерство, инстинктивно чувствуя в нем последний оплот мешающего их привольной жизни порядка.

В деревнях мужички, а главное появившиеся отовсюду бродяги из числа бывших стипендиатов тюремного ведомства дрались из-за землишки с такими же мужиками, только побогаче. Хлеба, скота и птицы в губернии оставалось еще лет на пять запасу, и жизнь была сытая.

Страдало преимущественно городское население и в первую голову та злосчастная интеллигенция, которая всю жизнь, не зная народа, подстрекала его к бунту и, разметав перед ним в мартовские дни бисер гуманитарных и социалистических утопий, — теперь удивленно ежилась под ударами копыт своего меньшего брата.