Белая Армия

В конце февраля, когда над Доном и Кубанью зареяли вновь красные флаги, в Ставрополь прибыли какие-то темные личности. Эти, не лишенные организаторского таланта, люди раздобыли откуда-то значительное количество матросского обмундирования и, наняв за большие деньги около шестисот шлявшихся по городу и уездам головорезов, одели эту сволочь в матросскую форму и назвали ее морским батальоном. Вслед за этим приехал с особым полномочием из Москвы некто Коппе, человек крайне таинственный, который, опираясь на новое морское войско и не считаясь с другими властями, принялся за формирование красной армии.

Ставропольские мужики из более хозяйственных, учуя в новоявленных мореплавателях грядущее опустошение своих амбаров и даже близость лишения живота, решили оказать сопротивление. Стакнувшись с Пономаревым, тоже с опаской поглядывавшим на лязгавших зубами морских волков, они устроили в городе съезд, должный решить окончательно, кому владеть землей Ставропольской.

Когда съезд собрался в помещении мужской гимназии, то к ее зданию подошли неустрашимые моряки и открыли по высокому собранию редкий огонь. На случай затяжного боя или долговременной осады предусмотрительный Коппе выставил на площади в помощь матросам две пушки и пулеметную команду. Более благоразумные члены съезда, воспользовавшись черной лестницей и проходным двором, пробрались к своим тачанкам и понеслись в необозримые степи, соперничая между собой в резвости коней.

Вызванная Пономаревым на поддержку сапожная мастерская, слегка помитинговав, заявила о своем нейтралитете и расположилась станом на площади. Но затем, оценив с чисто военным глазомером морские силы противника, решительно двинулась в здание гимназии, где, окружив Пономарева, отвела его в губернскую тюрьму, а сама немедленно присягнула на верность Коппе.

Пономарев просидел два дня в прекрасном обществе прекрасно воспитанных людей, некогда им же помещенных в этот отель, любезно отведенный советской властью для г. г. контрреволюционеров, — был выпущен на допрос и переведен в свой наследственный дом, охраняемый почетным караулом, выставленным по приказу Коппе.

Через день или два, опасаясь дальнейшей опалы и высылки в далекую родовую вотчину праотцев, «идеже несть болезни и воздыхания», Пономарев предпринял самостоятельный вояж в Кавказские горы, захватив с собой кой-какую толику денежных знаков и присвоенные ему но должности штемпеля и печати, приносившие в то время больший доход, чем нефтяные паи. Фактическим хозяином остался Коппе. Составленный по его указке совет народных комиссаров из выгнанного семинариста Морозова, какого-то Попова, полуармянки и полудевицы Вальяно и еще нескольких юнцов, не имел никакого значения.

Эта милая молодежь, со свойственным ее возрасту задором развлекалась реквизициями, рубкой захваченных офицеров и прочими светскими играми, быстро вошедшими в моду среди пролетарского монда.

В руках Коппе находилась вся вооруженная сила, ежедневно увеличивающаяся, как прибывающими новыми частями, так и формированиями из местного сброда.

Ближайшим помощником Коппе был Правомендов.

Окончив в свое время младший класс семинарии, он вскоре обратил на себя внимание своими блестящими работами по исследованию чужой собственности и еще при «старом режиме» при покровительстве одного прокурора был прикомандирован на некоторое время к министерству юстиции на правах уголовного. Отсидев положенный срок, Правомендов долго оставался в тени, и только «великая русская революция» выдвинула его на соответственный пост. Он вскоре составил себе громкое имя, как один из выдающихся криминалистов, впервые применивший повешение и расстрел в качестве меры пресечения способов к уклонению от суда и следствия.

Третьим лицом в Ставрополе считался Ашихин. В молодости он много путешествовал и бывал за границей в качестве матроса русского военного корабля. Прослужив года два во флоте, он перешел в сухопутные войска и нес скромную службу штрафованного рядового в переменном составе дисциплинарного батальона. Увлеченный, как и Правомендов, юридическими науками, Ашихин тоже занимал должность арестанта, а затем в воздаяние отменной своей деятельности получил пожизненную аренду в сибирских рудниках, где долго занимался добыванием благородных металлов. Будучи к началу революции в зрелом возрасте, Ашихин вернулся из Сибири и облюбовал для своей жизни привольный Ставрополь. Здесь он особенно пристрастился к «судебной хирургии» и в короткое время достиг высокого совершенства в снятии кожи с живых людей и выкалывания глаз у офицеров.

Господа революционеры, какой восторг!!