Белая Армия

Как и везде, русские города состояли из различных классов населения, и каждый жил своими различными интересами.

Служилое сословие редко где было постоянно, так как служба и связанные с ней перемещения естественно не совмещались с постоянством местожительства.

Рабочий класс, сравнительно малочисленный, жил своими повседневными заботами, и всякий город имел для него значение, лишь как место работы (очень часто временной), легко меняемое на другое.

Главным же постоянным классом городского населения было купечество и домовладельцы, прочно привязанные к своему городу недвижимой собственностью и своими предприятиями, переходившими из рода в род.

Будучи более обеспеченными и в то же время более самостоятельными в своей жизни и времени, а на ряду с этим заинтересованными в вопросах городского благоустройства, — они более других имели возможность и желание заниматься помимо своих дел еще и городскими.

Поэтому понятно, что в городских самоуправлениях основой их являлись домовладельцы и купечество.

Государственная власть также поддерживала эти два класса, закрывая доступ остальным.

Мотивы, которых при этом держались законодатели, были совершенно ясны: государство, предоставляя горожанам самоуправляться, давало это право именно лишь горожанам, то есть жителям города, обладавшим ясными признаками долгой оседлости. Вместе с тем государство усматривало в собственниках элементы населения, наиболее заинтересованные в сохранении создаваемой веками собственности, а, следовательно, заинтересованные в государственном порядке.

Может быть, это было и несовершенно, как может быть несовершенен и всякий закон, но во всяком случае это было умнее, чем то, что сделал во время свобод «цвет русской политической мысли».

Различные экономисты, статистики и прочая ученая братия, весьма изощренная в выкладках и отвлеченных комбинациях, затемняющих будничную действительность, писала высокопочтенные прожекты об устройстве «мелкой земской единицы» и об отечественных муниципалитетах. Нередко авторы таких трудов изображали в увлекательных тонах желательную им организацию городов с участием в городской жизни всех классов населения.

Об этом было хорошо подумав, пописать и еще приятнее поговорить с умными, вежливыми и опрятными людьми в уюте городского кабинета или дедовской усадьбы либеральная земца, особенно при твердой уверенности, что в городе на постах стоят внушительные городовые, а по «мелкой земской единице» неугомонно разъезжает конный стражник.

Нельзя, конечно, отрицать того, что при старом купеческо-домовладельческом составе городских дум благоустройство городов было далеко не блестяще и что «севрюжники», (как либералы называли купечество), вели хозяйство хищнически и даже зачастую мошеннически.

Но, тем не менее, эти самые «севрюжники» создали Москву, Петербург, Киев, Одессу, Харьков, Иркутск, настроили кое-каких домишек, перещеголявших западную Европу, и вообще что-то сделали.

Последующие поколения «севрюжников», приумножая родительские капиталы, изменили свой облик, облекли свои телеса лондонскими смокингами, познали премудрости высших учебных заведений, а благодаря деньгам, и иностранные языки, ездили за границу и в то же время сохранили дедовскую сметку, размах и кряжистость.

Наряду с тем, этот класс не носил характера буржуазии в ее европейском значении, так как прежде всего не имел влияния на другие классы и на ход государственных дел.

Императорская власть стояла над всеми, не подпадая под классовое или партийное влияние.

Постепенно и русские города меняли свою физиономию. Русская жизнь шла быстрыми шагами вперед, удивляя иностранцев и пугая их своей силой. Не замечали всего этого лишь русские и среди них особенно интеллигенция, воспитанная на хныкающей литературе неврастенических писателей.

С изменением Городового Положения и допущением в городские самоуправления, кроме земельных цензовиков, представителей от ученых корпораций, различных обществ и прочих организаций, едва ли они стали значительно лучше. Новый закон, дав ряд образованных (и тоже не особливо бескорыстных) специалистов по вопросам благоустройства и сопряженной с ним техники, пустил в думы и специалистов по политике и даже прямо по систематическому разрушению России.

В 1917 году воссевший на вершины власти Державы Российские «тишайший» князь Георгий Львов непротивленно выпустил веселенький указ о переизбранiи самоуправления на основах всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

А когда чемпион российской демагогии Керенский с «всешутейшей» бабушкой Брешковской разъяснили освобожденному народу, как сие понимать духовно, то наряду с крушением всего прочего, рухнули и все российские муниципалитеты.

Толковые и знающие дело люди, ужаленные ядовитой «четырехвосткой», ушли, a городские думы наполнились невежественными блудословами из беспочвенной интеллигенции, а главное разными проходимцами и политическими интриганами.

Вся эта публика была выбрана не коренным населением, а бродячей рванью и бунтующей, невесть откуда пришедшей на временную стоянку солдатней, получившей, в числе прочих «прав солдата и гражданина», также и право вмешиваться в чужие дела.

Часть из новых городских заправил впоследствии примкнула к большевикам, часть же, похитрее, попросту уцепилась за свалившиеся на них теплые местишки, рассчитывая прокормиться при всяком вращении отечественной истории, справедливо рассуждая, что режим дело преходящее, а мы, люди — вещь постоянная. Но была еще часть, и весьма значительная, из неисправимых политиканов социалистического толка, жадных до власти и общественного положения. Во времена большевиков, видя на ближних упрощенное судопроизводство своих духовных детей, — они спрятались, а с приходом нелюбезной их демократическим сердцам Добровольческой Армии, тотчас же высунулись из подполья и злобно залаяли.