Белая Армия

Заручившись обещанием поддержки со стороны сапожной мастерской, вновь соблазненной щедрыми посулами друзей народа, — ставропольская оппозиция пришла к Уварову и предъявила сему воеводе пункты.

Оппозиция вопросила: какова политическая платформа Армии, гарантирует ли Армия неприкосновенность достигнутых революцией свобод и признает ли учредительное собрание, равноправие евреев и передачу земли трудящимся.

Уваров невозмутимо выдержал нагловатый взгляд пришедшего «народа», который сильно сократился, когда в ту же комнату вошли кое-какие военные чины, а также М. М. Старосельский, бывший Ставропольский полициймейстер, и П. Н. Сычев, не менее значительный начальник сыскной полиции, оба уже восстановленные в своих должностях.

В коротких, как всегда, словах Уваров заявил, что он не ясно понимает, почему это так сильно интересует г. г. отцов города. Затем Уваров разъяснил городским демократам, что, насколько ему известно, их многополезная деятельность должна развиваться в области, указанной законом, то есть в починке мостовых, в установке фонарей и прочих благонамеренных занятиях, которым он сам всячески будет содействовать.

Только что витiи, весьма недовольные таким приемом, вышли за дверь, как Сычев, заглушая из почтения к начальству свой бас, спросил: «прикажете посадить Ваше Превосходительство?» — «Кого?» — удивился Уваров. «А вот тех, что сейчас были. Превредные, Ваше Превосходительство, люди; лучше бы их попридержать; сами увидите, что за смутьяны?.. — «Ну, что их сажать», — отмахнулся Уваров». — «Как прикажете, Ваше Превосходительство», — неодобрительно сказал Сычев, — «но только люди самые вредные, особенно который в клетчатых брюках».

Через несколько времени проскользнул к Уварову какой-то вертлявый человек, довольно хорошо говорящий по-русски, и заявил, что он журналиста и иностранный поданный.

Какой он был подданный, ни он не сказал, ни потом не дознались, но все обличье и юркие ухватки пришедшего намекали на принадлежность его к тому племени, которому еще при Императрице Елизавете Петровне было указом «воспрещено жить в Империи Нашей».

Бойко приветствуя Уварова, как «представителя великой Антанты(?!)», стремящейся установить справедливость на всем земном шаре, наговорив чепухи о Вильсоне, зверствах большевиков и мировых проблемах человечества, журналист заявил, что он издает газету и сегодня выйдет ее первый номер.

Поинтервьюировав Уварова относительно общих вопросов, а также и относительно пособия на газету и быстро расчухав, каким воздухом тянет от добровольческих начальников, — писатель испарился. В этот же день он носился по зданию городской думы, шушукался с группами оппозиции, собиравшимися на грязной лестнице, служившей кулуарами губернскому парламенту.

На следующее утро Уваров получать свежеотпечатанный листок обещанной газетки. В передовой статье газета призывала демократию всего мира и в частности Ставрополя помогать всячески Добровольческой Армии постольку, поскольку она будет «стоять на страже завоеваны февральской революции».

— «Если же», — восклицал патетически автор передовицы, — «Армия посмеет посягнуть на завоевания великой, бескровной, — то пусть она знает, что мы ей крикнем мощным голосом: руки прочь!»

Узрев столь замечательную словесность, Уваров немедленно отправил в редакцию энергичного офицера, подкрепив его на всякий случай двумя пожарными. Но посланный никого не нашел, так как редактор (он же автор передовой и прочих статей), опасаясь генеральская гнева, заранее куда-то запропастился.

Лишь через долгое время он был обнаружен в Екатеринодаре, где неизвестно почему оказался не то рассыльным, не то подметальщиком в одной из иностранных миссий и ходил по Екатеринодару, гордо подняв свой гнусный лик, прикрытый форменным кепи, построенным м за кошт союзников.