Белая Армия

Всякое формирование строевых воинских частей, кроме людского и конского состава, бесчисленного имущества, запасов и денежных средств, — требует еще и времени, необходимого для воспитания и обучения.

Пускать в бой несбитые обучением и нескрепленные внутренней спайкой части, — значить заранее почти наверное обречь их на поражение. Особенно это относится к частям, составные элементы которых сами по себе не особенно стоики. Будущая судьба всякой новой части обыкновенно выясняется на ее первом боевом экзамене: успех, даже ничтожный, перерождает самых средних людей, вселяя в них уверенность в их силах: при неуспехе часть надолго теряет сердце, и тогда приходится начинать всю работу сызнова.

Поэтому и Глазенап старался, насколько позволяла обстановка, урвать побольше времени для прочной организации формируемых кадров. Это тем более имело значение в отношении конных полков, где не только сложнее обучение, но требуется еще и от младших начальников приобретение известных сноровок, необходимых для управления в конном строю. Офицерская же молодежь, получившая очень поверхностную подготовку на ускоренных курсах военного времени сама требовала доработки и восстановления на спех приобретенных ею познаний, частью уже позабытых в хаосе революции.

Таким образом, в конце первой половины июля у Глазенапа, совмещавшего с должностью Военного Губернатора и должность Начальника 1-й отдельной Кубанской казачьей бригады, было два кубанских конных полка, конная батарея, Кавказский Офицерский полк и 2-й стрелковый полк. Последние две части были только что созданы, но неумолимая обстановка вынудила выслать их на фронт. 1-й стрелковый полк, числясь в резерве, нес караульную службу в Ставрополе.

Около 15 июля Командующий Армией подчинил Глазенапу и отряд Шкуро, переформировавшийся во 2-ю Кубанскую дивизию. Но это подчинение было недоговоренное и на самом деле не совсем исполнялось, как снизу, так и сверху: Шкуро зачастую посылал свои донесения непосредственно в Штаб Армии, а от последнего получал ответы и даже распоряжения, помимо Глазенапа. Затем, на правах кубанского начальника он непосредственно сносился с кубанским войсковым штабом и даже с правительством, хотя это никакой необходимостью и не вызывалось: тот же Глазенап, в качестве строевого начальника кубанских частей, все делал исключительно через Штаб Армии, обращаясь только к своему прямому начальству.

Отдавая должное способностям Шкуро и его особенному уменью работать в условиях гражданской войны, нужно сказать, что Шкуро в начинающейся «государственности» был не у места. Молодость ли, экспансивность ли натуры или, наконец, его врожденное партизанство, совершенно не уживались с размеренно правильным и видимо скучным для него укладом жизни.

Всякая система была ему совершенно чужда. Не ограничиваясь ролью строевого начальника, он занимался еще и «случайной политикой», если так можно было бы определить его побочные занятия. По всяким подходящим случаям устраивал обеды и ужины, произносил самые разнообразный речи, брал широкой рукой пожертвования на Армию и затем из этих сумм всемилостивейше сам жертвовал на школы, раздавал пособия и поил жертвователей. Нередко им налагались самостоятельный контрибуции, шедшие также на покрытие самых удивительных расходов.

Не лишен был экзотических оттенков и его штаб, в котором сановная важность несоответственно высоких должностей (придуманных честолюбивыми, но не очень знакомыми с военной администрацией лицами) перемешивалась со станичными нравами.

В общем Шкуро был гуляка-партизан, типичный герой «малой войны», по несчастью родившийся на сто лет позже.