Белая Армия

В литературе, появившейся в возникших после мировой войны государствах (Польше, Финляндии, Литве, Латвии и Эстонии), очень часто подчеркивается их отрицательное отношение к русскому добровольческому движению по той причине, что добровольцы, идя за «Единую, неделимую Россию» тем самым покушались на самостоятельность этих государств. При этом чаще всего указывают на Деникина, как на главная носителя и выполнителя этой идеи.

«Период Деникина» продолжался с 31-го марта 1918 года по 21-ое марта 1920-го. В его время самостоятельным государством была Финляндия, получившая еще в первый день революции, при помощи своего неизменного ходатая Ф. Родичева, значительный политические права. Вопрос будущих отношений с Финляндией был вообще одним из самых деликатных вопросов, и едва ли Деникин, воюя в Кубанских степях, мог предпринять по нему какое либо решение. Что же касается Польши, то ее самостоятельность была предрешена еще в 1914 году, и на это указывал ряд актов Императорского Российского Правительства, объявленных в пределах допустимой гласности. Восстановление Польши предназначалось Высочайшей волей Государя Императора Николая II, о чем ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО еще осенью 1914 года высказался французскому послу М. Палеологу, подтвердившему это в своих, изданных уже мемуарах. Следовательно, добровольческие вожди, считавшие себя законными преемниками Российской Власти, тем самым являлись и преемниками главнейших предначертаний Императора. Это было тем более для них легко, так как совпадало с политикой союзников, которых неуклонно держалась Армия. Кроме того, и Деникин, и его преемники тесно связались с Польшей общностью военных интересов в борьбе против большевиков, и, если есть справедливость, история не сможет обойти молчанием тот факт, что добровольческое движение помогло полякам в их борьбе с большевиками, оттягивая на себя значительный большевистские силы с польского фронта.

Поэтому нет никаких оснований говорить, что Алексеев или Деникин (Корнилову в «Ледяном походе» было вообще не до политики) были бы противниками самостоятельности Польши и Финляндии. Вопрос был лишь в определении государственных границ и будущих отношений, вероятно более приемлемых и, во всяком случае, более учтивых, чем отношения правительства Совдепии и ее пахнущих чесноком дипломатов.

Вновь же созданных Литвы, Латвии и Эстонии во времена Деникина не было и в помине; их территория занималась, где немцами, где большевиками, при чем Латвия и Эстония обязаны своим спасением от красных поработителей тем же добровольцам Северо-Западной Армии Юденича.

Европа в лице Лиги Наций признала независимость этих карликовых государству и то не совсем окончательно, лишь в конце 1921 года. И почем знать, что для них самих было бы лучше. Перебиваться, как теперь, с хлеба на квас, ради какой-то юмористической независимости, или же, под крылом сильного Русского Орла, жить спокойной жизнью, без боязни за завтрашний день и не тыркаясь ежеминутно носом в пограничные заборы своих курятников.

Как «единые и неделимые» Польша, Финляндия, Эстония, Латвия и Литва никогда не дадут никакой самостоятельности ни Галиции, ни Виленщине, ни русским уездам Витебской губернии и не создадут на своей земле никаких автономных провинций, — ибо такие действия были бы равносильны государственному самоубийству, — так естественно и добровольческое командование не могло допустить на своей маленькой территории нарождения «удельной» системы, приведшей в конце концов «самоопределявшиеся» народы под общее иго Бронштейна.