Белая Армия

Главнокомандующему был послан ряд жалоб. Первая жалоба, подписанная городским головой и несколькими гласными, заключалась в том, что военный губернатор никогда не считается с общественным мнением и городской думой, являющейся его выразителем. Жалоба была наивная, а юридически и безграмотная.

Вторая жалоба от тех же гласных изливала на Уварова обвинение в том, что он своим некорректным поведением с представителями думы возбуждает против Армии справедливое негодование населения. Нелюбимый в штабе Командующего Уваров получил назначение в резерв чинов, т. е. попросту его уволили от должности в угоду нахальным демагогам.

Следующая жалоба была на Глазенапа за действия Корнета Левина, командовавшего партизанской полусотней и находившегося во временном распоряжении штаба Врангеля.

Этот Корнет, в мире Статский Советник почти пятидесятилетнего возраста, ухитрившийся сохранить, не смотря на участие в Русско-Китайской, Русско-Японской, Русско-Германской и, наконец, гражданской войнах, невинность своего корнетского чина, — проявил несколько излишнюю жестокость. Окружив в одном из кварталов Ставрополя роту большевиков, он перебил всех красных, за исключением одного, который, будучи ранен, дополз до какого-то общественная деятеля и нарассказал нечто невероятное о зверствах «кадет».

С военной точки зрения, конечно, в поступке Левина не заключалось ничего противозаконного.

В это время в штабе Армии издавалось весьма любопытное печатное слово, под названием ,,Изнанка, где писались особые сводки, предназначаемые лишь для сведения старших начальников.

Такая литература, видимо, имела целью ознакамливать Главное Командование с неприкрашенной действительностью и той закулисной стороной дела, которая всегда так трудно уловима для верхов власти.

Не говоря уже о том, что подобное дело требует от его руководителей и исполнителей огромного знания людей, всесторонней подготовки, жизненного опыта и безусловной честности, — оно всегда было и будет труднейшей отраслью государственного управления.

Вся русская и европейская история достаточно показала, насколько трудно иметь надежную осведомительную машину, a тем более — в период народной смуты, при неустойчивости умов, партийной борьбе и лицеприятии.

И вот, в этой-то интимной газете, кажется уж располагавшей всеми сведениями о распоряжениях Командующего, a тем более о его приказах, появилась заметка с обвинением Глазенапа в сдаче Ставрополя. Кто, кто, а уж писатели «Изнанки» должны были бы знать, что Глазенап задолго до эвакуации Ставрополя ничем не командовал, a следовательно, и не мог быть причастным в октябре месяце к его оставлению.

В той же «Изнанке» была еще статейка о том, что в ночь оставления Ставрополя Глазенап находился в каком-то кабаре, устроенном одним из благотворительных учреждений.

Впоследствии, когда торопливым писакам к их великому конфузу показали соответственные приказы Деникина о назначении командующим Ставропольской группой Боровского, а также объявление благотворителей, что несостоявшееся вследствие эвакуации кабаре переносится на другое время, сотрудники «Изнанки» покаялись в своем заблуждении, ссылаясь на плохую агентуру. Последняя же состояла опять-таки из губернской оппозиции, всюду проникавшей и везде подкапывавшейся под власть.

Единственно, кто в это время немного угомонился, — это В. М. Краснов. Во время двухнедельного господства в Ставрополе большевиков погибла оставшаяся в городе из-за болезни его семья.

Познав на близких прелести большевизма, Краснов значительно сдвинулся вправо, но и то не надолго. Через полтора года неисправимый демагог принимал деятельное участие в гибели добровольцев и спас от заслуженной кары не мало большевиков, выпустив последних из Екатеринодарской тюрьмы.

Поднялась еще с канцелярского дна штаба Главнокомандующего старая жалоба, нелепая и постыдная для писавших ее русских людей.

Еще в августе, от Дежурного Генерала все старшие начальники Армии получили телеграмму с извещением о мученической кончине ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и ЕГО Августейшей Семьи. В телеграмме была приписка, что Командующий приказал отслужить во всех войсковых частях панихиды об убиенном ИМПЕРАТОРЕ.

Копия телеграммы с соответствующей припиской Начальника Штаба была, передана во все строевые части. Вместе с тем, такая же копия была послана к Архиепископу, с надписью начальника штаба для сведения и с припиской, что Военный Губернатор просит распоряжения о назначении в соборе служения панихиды.

В тот же день на улицах было расклеено объявление с извещением, что в соборе будет отслужена панихида по ГОСУДАРЕ ИМПЕРАТОРЕ и ЧЛЕНАМЪ ИМПЕРАТОРСКАГО ДОМА и указано время начала богослужения. Эти же объявления были разосланы и во все казенные и общественные учреждения. Панихида весьма торжественная была отслужена в соборе, a кроме того, по распоряжению духовной власти панихиды служились и в других церквях.

Кроме военных, на панихиде присутствовали гражданские чины, очень много частных лиц, многие гласные думы и вообще значительное число различных по своему положению людей.

Служились панихиды и в освобожденных от большевиков деревнях при переполненных молящимися храмах.

Но в русском Ставрополе нашлись русские люди, которые пожаловались Верховной Власти на то, что Военный Губернатор приказал им быть в соборе на панихиде по русском ЦАРЕ.

Никакого приказа не было, это была ложь, приказ был бы даже странен, так как нельзя было и представить, что в части освобожденной от большевиков России найдется хоть один русский, не пожелавший отдать последний долг своему ГОСУДАРЮ.

A такие люди нашлись, да еще нашлись и другие, которые рассматривали жалобу и над этой жалобой думали, докладывать ее Командующему или сделать предварительное расследование.

Все забывается очень скоро, и Ставропольская оппозиция забыла, что два месяца до этого она смиренно ходила по весьма внушительному «приказу» на всякие большевистские митинги и в страхе выслушивала угрозы и издевательства, заискивающе пресмыкаясь перед комиссарами из фармацевтов.

Приходило ли ей тогда в голову жаловаться или протестовать против действительных зверств, чинимых большевиками?

А Деникин лишь «звал» всех строить государство, в котором «было бы хорошо и правым и левым». Нужна ли была многим «левым» Россия? Не был ли этот призыв тоже утопией, разлетевшейся в прах при прикосновении с беспощадной действительностью жизни?