Белая Армия

Раннее утро.

Я стою с группою казаков на околице черкесского аула Тахтамукай, у дороги, ведущей в Екатеринодар.

Предо мною тянутся заливные луга низкого берега реки. Вдали, изгибаясь, голубой лентой течет красавица Кубань, а там — далеко за нею — на противоположном высоком берегу виднеется в тумане покинутый город, с колокольнями церквей, фабричными трубами, водоподъемными башнями...

Я всю ночь ехал в голове колоны и теперь, заняв удобное место, наблюдаю движение армий по дороге, которая извивается у моих ног. Вся она покрыта людьми и хвост колоны теряется в туманной дали. 

Всего из Екатеринодара, в ночь с 28 февраля на 1 марта вышло около 6000 человек. Две трети из этого числа приходилось на долю бойцов, треть на раненых и больных, семьи военных и частных лиц.

Интересное зрелище представляла эта людская масса. Как причудливо переплелись в ней состояния людей, их профессии, ранги. Как странно было видеть недавних горожан в непривычной для них обстановке военно-походной жизни, со всеми ее превратностями и лишениями.

Вот движется внушительного вида конная часть. Всадники — в бурках и высоких бараньих папахах; это — отряд членов краевого правительства и рады. Впереди — председатель правительства Л. Л. Быч. Ныне он в роли начальника отряда.

Забыты (на долго ли?) страстные дебаты и «парламентская» трибуна заменена конем и винтовкою в руках.

Вот небольшая группа всадников; впереди монументальная фигура председателя Государственной Думы М. В. Родзянко. Как много потерял он теперь в своем «удельном» весе.

Дальше — картина Запорожья: отряд непокорных большевикам казаков Пашковчан, лучших сынов Кубани. В их рядах и седоусые «отцы Тарасы» и стройные юноши-сыны; у них и полное братство между всеми и суровые законы войны. Ведет их одностаничник есаул Адамов. Мое внимание приковывает как будто знакомая фигура. Вглядываюсь: это — Николай Михайлович Рындин, редактор «Кубанского Края», лучшей нашей газеты. Он покинул свою семью, любимое дело, вооружился двустволкой (он никогда не держал ружья в руках) и пошел за армиею. Как много унес с собою в могилу этот даровитейший литератор, трагически погибший во время расцвета нашего Южно-Русского дела. Сколько художественных образов, величайших моментов духа запечатлел он в своих скитаниях за отрядами.

Всюду мелькают знакомые лица. Пристально всматриваюсь в немецкого типа просторный «фургон» с четверкою добрых коней. Оказывается, что вся семья горного инженера В. И. Винда разместилась в экипаже, которым правит глава семьи... Они увидели меня, улыбаются, машут платками; словно собрались не в поход, а на загородный пикник.

Тянется так называемый «банковский» обоз, в нем везут казну. Все ездовые, караульные — старые генералы и штаб офицеры. Начальник обоза — старейший кубанский казак генерал-лейтенант Владимир Александрович Карцев; вместе с ним его брат Петр, такой же почтенный, как, и он. Братья очень дружны, всегда неразлучны и теперь вместе сидят на облучке своей двуколки, поддерживая друг друга.

Несется песнь; то юнкера «тянут журавля.»

«... Белый крестик на груди, — Сам Покровский впереди...»

Проходят отряды. — Сначала «Покровцы», «Галаевцы», отряд полковника Улагая, затем отряд Лисивицкого, далее отряд учащихся среднеучебных заведений Екатеринодара, — среди них попадаются дети, — во главе с полковником Куликом. Громыхают батареи; на передках и лафетах устроились семьи офицеров.

Проходят... Слышатся звуки зурны... Это черкесы; у всадников на головных уборах зеленые повязки с полумесяцем. Впереди на своем великолепном «Компасе» — Султан Гирей, рядом с ним — мулла.

Конные, пешие...

Всюду мелькают отличительные белые повязки добровольцев.

Тяжело смотреть на раненых: везут их на обывательских подводах, на сене, по 4—6 человек на каждой. Они, претерпевшие, стойко переносят все страдания, так как понимают, что они — не брошены, они — с армиею.

Все лучшие, смелые и честные люди, которые были на Кубани, в это памятное утро прошли передо мною.

Армия без задержки направилась через Тахтамукаевский аул в аул Шенджий, где был назначен сборный пункт всем частям. В Тахтамукае была только оставлена конная группа полковника Кузнецова и полубатарея есаула Корсуна, которым была дана задача, на случай наступления большевиков, прикрыть собою главные силы, находившиеся в Шенджийском ауле.

По сосредоточений всех частей в Шенджий, было приступлено к их переформированию. Все отдельные пешие отряды были сведены вместе и образовали полк восьмисотенного состава. Этому полку было присвоено название 1-го Кубанского стрелкового. Командиром его был назначен полковник Ростислав Михайлович Тунеберг.

Вся армейская конница была разделена на две части: Черкесский конный полк — полковника Султан Келеч Гирея и сотни так называемой русской конницы — под общею командою полковника Касьянова. Артиллерия и инженерные части так же были сведены под общие командования.

После занятия 1 марта Екатеринодара, большевики, уже на второй день, перейдя через Кубань, стали преследовать нас. Как впоследствии выяснилось, столь поспешное продвижение их за нами объяснялось распространенными комиссарами слухами о том, что будто бы в обозах армий находится несметное количество золота, серебра и других ценностей, вывезенных нами из Екатеринодарского отделения Государственного банка, казначейства, из других правительственных и частных учреждений и Войскового музея. Красноармейцев, мечтавших о богатой наживе, конечно эти слухи увлекли: они стремительно бросились за нами.

3-го марта главные силы армии, отдаляясь от Екатеринодара, перешли в аул Тлюстен Хабль. В этот же день конная группа полковника Кузнецова, после продолжительного боя с наступавшим из Екатеринодара многочисленным противником, к вечеру вынуждена была покинуть Тахтамукай и отойти в аул Шенджий.

В Тлюстен Хабле впервые мы узнали от черкесов о том, что армия Корнилова находится в пределах Кубани, что он с боями продвигается к Екатеринодару и что им уже заняты станция и станица Выселки. Хотя все эти слухи носили весьма неопределенный характер и среди передававших их не было ни одного очевидца, тем не менее они усилили веру в соединение с Донскою армиею.

Нашим надеждам суждено было окрепнуть после того, как на следующий день в Тлюстен Хабле были слышны отдаленные звуки артиллерийской стрельбы. Хотелось верить, что Корнилов недалеко. Но где искать соединения с ним? Как распознать путь его следования?

Из Тлюстен Хабля для связи с Корниловым были высланы люди. В числе их был наведывавший вербовочным бюро нашего отряда, искалеченный на войне поручик Комянский. Это был на редкость симпатичный юноша, до самозабвения преданный делу борьбы с красными.

На следующий после его ухода день, когда армия двигалась из Тлюстен Хабля на аул Гатлукай, по пути следования был обнаружен труп. Лицо убитого настолько было обезображено, что долгое время нельзя было его узнать. Когда же я распорол в его шинели воротник, в который Комянский при мне вшил донесение штаба армий и вынул оттуда эту бумагу, я понял, что перед нами лежит еще одна жертва долга Родине, поручик Комянский.

Тут же в наскоро вырытой могиле его тело было предано земле.

Вечная память тебе, легшему своими костьми на фронте мирового пожара, скромный русский герой-офицер!

Большевики продолжали свое преследование. Хорошо осведомленные о направлении движения армий Корнилова, они старались преградить нам путь соединения с нею. Боевые эпизоды 7 марта под Тлюстен Хаблем, при нашей попытке переправиться через Кубань, и через два дня под аулом Гатлукай, показали, что красные готовят нам окружение путем сосредоточения своих сил в ближайших к месту нахождения армий населенных местах. Парализовать планы противника можно было только маневром, скрытыми ночными движениями по глухим проселочным дорогам и тропам.

Дни проходили, вера в соединение с Донскою армиею угасала. Все были до крайности переутомлены предыдущими непрерывными ночными переходами и нам не представлялось возможности оставаться подолгу на одном месте, так как противник тотчас же вблизи накапливал свои силы.

Наконец, 11 марта разрешилось то весьма тяжелое положение, в котором находилась армия. В этот день была определена ее участь и он знаменателен тем, что мы разбили не только сильнейшего противника, но и соединились с армиею генерала Корнилова. Бой 11 марта под станицею Пензенскою еще раз доказал, что воля, дух и порыв на войне, тем более гражданской, берут верх над невозможным.

Авангард армии, после ночного перехода от аула Гатлукай к станице Пензенской, на рассвете 11 марта стал приближаться к последней. В двух верстах от станицы, около хутора Эрастова, большевики преградили нам путь.

Завязался бой. Силы противника были настолько значительны, что пришлось влить в боевую линию все части. К 11 часам утра у нас совершенно не оставалось резервов.

Боем лично руководил Покровский. Под жестоким огнем противника он отдавал распоряжения и приказания. 1-ый Кубанский стр. полк, под начальством своего доблестного командира, полковника Тунеберга, при больших потерях, все-таки упорно вел наступление. Спешенные конные части на флангах боевого порядка поддерживали огонь, выжидая момента для атаки.

Наибольшего напряжения бой достиг к полудню. Противник стал подводить из Пензенской новые, свежие части, усиливая ими свои фланги, с целью окружить нас.

Наш тыл — многочисленные обозы очутились во сфере действительного огня противника. В них, оставшихся без прикрытия, было далеко неспокойно. Как всегда ужасно себя чувствовали раненые и больные, старики, женщины и дети.

Около этого времени в нашем тылу показался разъезд, силою до 15 коней. Сперва в обозах приняли этот разъезд за неприятельский; люди настолько изверились в возможность соединения с Корниловым, что не могли и предполагать, что перед ними — связь с Донскою армиею.

Между тем разъезд приближался. Вооруженному глазу уже были видны отдельные всадники; на фуражках у них выделялись белые повязки.

Что такое? Провокация или действительность?

Вот от разъезда отделился головной всадник и наметом стал приближаться к хвосту обозов. «Мы — Донцы, — связь от генерала Корнилова,» крикнул он наскаку. Подъехав к ближайшим, он назвал себя. Это был генерального штаба полковник Борцевич. Вкратце он объяснил, что Донская армия находится в Шенджийском ауле и что, идя на выстрелы, он нашел нас. Затем подошли и остальные всадники разъезда.

Со слезами восторга братались Кубанцы с Донцами. Громовое ура! понеслось по обозам, перекатываясь на боевые цепи.

Корнилов! Донцы! раздавалось повсюду. Все, кто были боеспособны, с оружием в руках, бросились к передовым частям. Войсковой Атаман с чинами своего штаба, старики — генералы, гражданские лица, члены правительства и рады, — ринулись вперед.

Большевики были ошеломлены. Они не ожидали столь стремительного натиска и в их рядах произошло замешательство. Враг поспешно стал отходить; наши цепи перешли в контр атаку, преследуя бежавших.

Мне вспоминается один из многочисленных эпизодов этого боя.

В момент общего воодушевления, Командующий приказал мне передать Черкесскому конному полку — атаковать противника на его правом фланге. Я поскакал, разыскивая полк и на опушке леса увидел спешенные сотни черкесов.

«Где командир полка?» обратился я к ближайшему старику — всаднику.

На ломаном русском языке последовал ответ:

— «Не беспокой Султана, — он Богу молится.»

Действительно, неподалеку сидел вождь Черкесского народа и творил намаз.

Я подождал пока он кончил молитву и затем передал ему приказание. Он пожал мне руку, одобрительно покачал головой и вскочил на коня. Раздались слова команды на туземном наречий и полк, рассыпавшись лавой, с криками Алла! понесся в атаку.

Один из всадников отстал. Он усиленно хлестал свою худую лошаденку плетью, но она упорно отказывалась идти вперед; видя, что это не помогает, черкес бросил нагайку и стал бить лошадь плашмя шашкой, приговаривая: «— Дай маленький атачку! — Дай маленький атачку!» Ему хотелось вместе с другими поскорее дорваться до ненавистного «большувука», «покрошить» бежавших.

Черкесы питали к большевикам непреодолимую ненависть и были с ними беспощадны.

Преследование противника продолжалось до позднего вечера; части заночевали в поле и с рассветом следующего дня вступили в оставленную большевиками станицу Пензенскую.

Удачный бой, соединение с Донскою армиею окрылили всех. С нами — Корнилов, Покровский, Марков, Деникин. Силы наши увеличивались более чем вдвое.

В обозах Донской армий — большие запасы оружия, снарядов и патронов; наша судьба, дальнейшая участь армий в крепких и верных руках.

13 марта Командующий войсками, с чинами своего штаба и двумя сотнями казаков и черкесов, выехал в аул Шенджий для представления генералу Корнилову.

Радостно встретили нас Донцы. Громкое ура! неслось нам на встречу. Наши сотни подъехали и выстроились у дома Главнокомандующего. Мы замерли в ожидании. Наконец увидим того, чье легендарное имя пронеслось по всей России, на долю которого выпало положить основание и возглавить добровольческое движение.

На крыльце дома показался невысокого роста человек в серой солдатской шинели и серой искусственных мерлушек папахе. Его суровое, калмыцкого типа лицо и проницательные глаза выражали железную волю и непоколебимую решительность. Это был Корнилов. Рядом с ним стоял начальник его штаба генерал Иван Павлович Романовский.

«Здравствуйте, казаки Кубанцы! — Рад вас видеть и — верю, что теперь мы честно и до конца выполним наш долг перед Родиной.»

Ура! было ответом на слова вождя.

Не любил Л. Г. Корнилов помпы, пышных слов и фраз. Только дело. И горел он жаждою подвига и требовал того же от своих подчиненных.

Приказав накормить казаков, он пригласил Покровского к себе и между ними состоялась продолжительная беседа.

Мы, офицеры, были приглашены в штабную столовую, где ласково были встречены и приняты чинами штаба. За оживленными распросами незаметно летело время.

Наступил вечер; деловое собеседование у Главнокомандующего закончилось и мы стали собираться в обратный путь.

Окончательное соединение двух армий, Кубанской и Донской, в одну — Добровольческую и общее движение на Екатеринодар было назначено на 14 марта в станице Ново-Дмитриевской.

Распростившись с нашими любезными хозяевами, мы двинулись в Пензенскую.

Соединение обеих армий 11 марта 1918 года было началом нового периода борьбы, известного под названием «Ледяного похода.»

Задача этих очерков, — только лишь освещение событий на Кубани в начальный период вооруженной борьбы с большевиками, т. е. с октября 1917 по март 1918 г. и желание поделиться с читателем теми сведениями, которыми я располагаю, как участник, а также помянуть имена людей, все более и более уходящих от нас.

В мой скромный труд не входит ни анализ, ни выводы.

Пусть изложенное послужит для читателя фактическим материалом, который облегчит и выводы и суждения его и из которого наше потомство узнает, как боролись, как старались спасти Родину ее честные сыны и почему из этих попыток пока не вышло ничего реального.

Горсть русских людей, затерявшись в глухих Кубанских степях, среди страданий и лишений, свершила свой жертвенный подвиг во имя Родины. На развалинах старой России ярко были ими зажжены светочи истины, чести и долга, которые не погасли и по сей день.

Пройдут года. Россия восстанет вновь великою и могучею из пепла пожаров, мятежных бурь, невзгод, страстей. Затянутся старые раны, забудется прежняя вражда. По родной земле пойдут слепцы-кобзари и они расскажут и славу споют герою Кубани, генералу Виктору Леонидовичу Покровскому и его малой, но великой духом дружине.