Белая Армия

На всей территории Поволжья и Заволжья более или менее организованы были одни лишь Уральские казаки.

Период подготовки у них закончился благополучно. Внезапный налет красногвардейских банд на удаленный от центра войска пункт (г. Илек) — налет, вначале удачный для большевиков (г. Илек взят, разграблен, введена советская власть), послужил лишь на пользу Войсковому Правительству: если до сих пор кое-кто из казаков еще сомневался в необходимости и неизбежности борьбы с большевиками, то после разгрома города Илека маловеров уже не было. Войско поднялось, как один, и дважды отразило удары, направленные, несколько позже, со стороны города Саратова.

Важно здесь отметить, что за этот период Правительству Уральского войска, наконец, удалось преодолеть упорное нежелание казаков переходить грань войсковых земель: Уральцы впервые с оружием переступили грань, найдя полное сочувствие в крестьянских массах соседних уездов.

Если не удалось в этот период провести в жизнь широкое развертывание боевых сил из крестьян, то только из-за недостатка вооружения.

Этот недостаток так остро чувствовался, что Войсковое Правительство рискнуло даже на отдельную операцию в направлении на Самару и Иващенково, где на заводе, по слухам, были склады боевых припасов и оружия. 

Эта операция по времени совпала с выступлением чехов и увенчалась полным успехом.

Вот, в сущности говоря, все, что было в распоряжении имеющей возникнуть новой власти. На остальном широком заволжском пространстве бродили, волновались, потухали и опять вспыхивали местные очаги борьбы, но в них не было надлежащей организации, и они испытывали нужду в вооружении.

У социалистов-революционеров своих, партийных, вооруженных сил, готовых к борьбе, не было, — всюду были ячейки, ядра организаций, но они были малочисленны.

Дутов был загнан в степи, а его столица — Оренбург — прочно удерживалась красными.

Заводские рабочие Ижевска и Воткинска — слишком удалены.

Остальная масса населения ждала сигнала к восстанию из центра с.-р. партии, из Самары... Самара была у всех на устах...

Но для ее захвата нужны штыки... И они явились в лице чехословацких полков.

Чехословацкие войска в России ведут происхождение от Чехословацкой Дружины, сформированной в Киеве. Дата ее рождения 30 июля 1914 года, а дата боевого крещения 6 сентября того же года, когда Дружина, входя в состав 3-ей русской армии генерала Радко-Димитриева, впервые столкнулась с противником у Недзелиски — Боржечин (на с.-з. от г. Тарново, в Западной Галиции).

В дальнейшем Дружина пополняется военнопленными славянской национальности, переходившими на русскую сторону целыми войсковыми частями. Первым перешел 28-ой Пражский полк, позже 36-ой Младоболеславский, 21-ый Чаславский, 13-й Оломоуцкий полки.

Только с 15-го октября 1915-го года русское командование разрешило вливать в Дружину солдат чешского происхождения из других русских частей, что дало возможность к концу 1915-го года развернуть Дружину в полк, а в марте 1916-го года сформировать второй полк, сведя оба полка в бригаду, всего около трех с половиной тысяч штыков.

К концу 1916-го года, когда усилился приток добровольцев, полки бригады были усилены и состав ее возрос до 6 тысяч штыков.

Высший командный состав бригада получила из русских боевых офицеров, прочие командные должности, а также командный язык были чешские.

2-го июля 1917-го года бригада покрыла свои знамена неувядаемой славой в бою у Зборова, показав, что ее совершенно не коснулось общее разложение русской армии.

После Зборова, когда будущее русского фронта не стало внушать особой надежды, а жизнь в тылу была неспокойна, приток добровольцев в бригаду чрезвычайно усилился, и численный ее состав увеличился до 30 тысяч штыков, в результате чего сформирована была 1-ая Гуситская дивизия.

Безусловно, быстрый численный рост чехословацких формирований не мог не отозваться на ценности их, как боевой единицы: вливался, путем добровольчества, самый разнообразный элемент, зачастую к боевой службе без особой подготовки, мало пригодный. Но кадры, крещенные под Зборовом, были настолько крепки и сильны воинским духом, что без труда поглотили и переварили всю массу добровольчества.

С приходом к власти большевиков и подписанием Брест-Литовского мира положение не только чехословацких формирований, но и всех чехов, проживавших тогда в России, стало чрезвычайно трудным. Каждый день надо было ожидать появления победителей-немцев, от которых не только военнопленным чехам, но и мирным гражданам чешского происхождения особой ласки ожидать было нельзя. Чешские части были к этому времени признаны независимыми от русского командования и включены в состав французской армии. Политические, руководители чехов хлопотали о переброске чехословацких частей на французский фронт.

Проф. Масарик, отъезжая из России во Францию, объявил, что он будет квартирьером легионов. При этом он высказал надежду, что в рядах чехословацких полков он встретит всех чехов, бывших военнопленных, но еще не вступивших в состав легий, так как там, во Франции, чехи будут продолжать воевать за Россию. Призыв Масарика имел огромный успех: приток в легии усилился и общее количество добровольцев достигло внушительной цифры в 60 тысяч человек.

Был сформирован двухдивизионный чехословацкий корпус с русским генералом Шокоровым во главе. Казалось бы естественным для переброски чехословацкого корпуса во Францию повернуть его на юг, к портам Черного моря. Однако, выполнению столь простой операции помешали два обстоятельства: быстрое продвижение австро-немецких войск для занятия Украины отрезало все кратчайшие пути к Черноморскому побережью — это с одной стороны; с другой — у союзного командования возникла мысль об образовании Восточного фронта где-то в районе Волги, дабы приковать сюда возможно больше сил противника.

В результате чехословацкие полки, еще не имевшие категорического приказа образовать фронт и не имея возможности двигаться на юг, хлынули по линии наименьшего сопротивления: по дороге от Киева через Самару, Челябинск и далее, по всему Великому Сибирскому пути тонкой лентой растянулись чешские эшелоны.

В отношении к чехословакам советская власть сразу стала в обостренные отношения: чехословакам было предложено разоружиться и для быстроты перевозки разделиться на две группы, направляясь одной дивизией на Архангельск, а другой на Владивосток.

Разоружение — это передача в руки тех же немцев.

Разделение — в результате то же разоружение по частям и передача.

Поэтому это большевицкое предложение было категорически отвергнуто чехами. Тогда Москва применила целый ряд мер, затрудняющих продвижение чехословакам на Восток: этими затруднениями в пути и объясняется огромная растяжка чехословацких эшелонов по линии железной дороги.

Тяжелое положение чехословацких войск с каждым днем становилось все серьезнее и серьезнее. Дальновидное чешское командование, использовав военные запасы по пути следования (главным образом, в Киеве), сумело не только вооружить, но и одеть всех легионеров; одновременно добыли себе и артиллерию. Однако, длительное пребывание среди бушующей стихии не проходило безнаказанно: в чехословацких частях образовались комитеты, каждое распоряжение с большим трудом удавалось приводить в исполнение. Сырой материал последних пополнений сильно понизил боеспособность и дух войск, — агитация беспрепятственно велась по всем эшелонам, и многие слабые духом заколебались.

Все это вместе взятое не позволяло перегибать палку и вынуждало как-то лавировать. Пришлось поступиться самым существенным: сдать часть оружия, оставив по 10 винтовок для внутренней охраны на вагон. Но всем было очевидно, что дальше тянуть было невозможно: в Москве, под давлением гр. Мирбаха, решено было покончить с чешским вопросом, и 27-го мая Троцкий дал категорический приказ остановить чехов, разоружить и заключить в концентрационные лагеря.

Этот день — 27-ое мая — можно считать за начало вооруженного выступления чехословаков, так как чехи приказа не выполнили и были объявлены вне закона.

Где силой (Пенза), где путем переговоров (Сызрань) арьергардным частям чехословаков, очутившимся в наиболее тяжком, можно даже сказать, критическом положении, все же удалось достигнуть Самары. Волга была перейдена, Александровский мост в руках чехов.

Единственное серьезное препятствие — Самара с ее значительным по численности и хорошо вооруженным гарнизоном. Очутившись между Волгой и гарнизоном Самары в мешке, начальник арьергардных частей полковник Чечек решил оружием пробить себе путь дальше. В Иващенково из военных запасов было взято большое количество запасов и боевых припасов, так как удерживаться на Волге чехи не предполагали: приказа от союзников об образовании Восточного фронта не было, а Масарик перед отъездом категорически просил не вмешиваться во внутренние дела России.

Задержкой чехов перед Самарой решили воспользоваться руководители эсэровской партии на Волге. Находясь в центре организации в Самаре, руководители эсэров имели полную возможность следить детально за продвижением чешских эшелонов к Самаре, выбрать момент, когда интересы чешского командования и интересы группы, подготовлявшей восстание, сольются.

Этот момент настал, когда около пяти тысяч винтовок полковника Чечека с артиллерией подошли к Самаре и столкновение с большевиками стало неизбежным.

Большевицкие фронтовые части были готовы к бою, обучены. Части, формируемые из партийных работников, были дисциплинированы, но обучение их оставляло желать лучшего. Указать численность таких частей невозможно, — все зависело от энергии лиц, формировавших эти части, а также от боевых успехов: эти части так же быстро нарастали, как и таяли. Опираться на них при столкновении с регулярными войсками, конечно, было невозможно.

 Будучи формированиями территориальными, красноармейские части, в противоположность белым добровольческим частям, сносно дрались лишь на чужой земле; насколько трудно было продвинуть белые части, защищавшие свои очаги, за грань своих владений, настолько невозможно было задерживаться с красноармейскими частями в сфере их родных сел и деревень: такие части немедленно таяли и отказывались драться среди своих односельчан.

Московская власть отлично понимала обстановку, учитывала ближайшие возможности, и со свойственной ей энергией и властностью принимала ряд мер для своей защиты.

Серия декретов предусматривала коренную реорганизацию красной армии, или скорее, ликвидирование такоВОЙ и формирование новой, на узко-партийных, классовых началах.

Армия должна быть не национальная, не демократическая, а классовая — армия трудящихся классов. Она должна отражать существующий режим, т. е. господство рабочего класса, опирающегося на бедноту из среды крестьянства. Это руководство проводится через комиссаров, опирающихся на партийцев, ячейки которых насаждены во всех частях, начиная со взвода. Создать комсостав одним декретом, однако, было нельзя, почему, с помощью террора или подачками, привлекался в красную армию комсостав старой армии. Постепенно выборное начало уничтожается, создаются штаты, вводится обязательное обучение военному делу. И, как завершение всего, применяются сначала принудительный набор, а затем и мобилизация по всем правилам царской армии.

Создав при содействии дисциплинированных партийцев основу, ядро воинских самых мелких подразделений, вручив полноту власти комиссарам, коммунистам первого сорта, и удерживая в рамках лояльности под неустанным бдительным надзором старое кадровое офицерство, большевики спокойно могли на этой прочной основе строить армию.

Однако, на создание столь сложного организма нужно время и время: хотя вся подготовительная по переустройству красногвардейских частей работа в апреле месяце была закончена, но результаты еще не могли дать себя почувствовать в полной степени, особенно в столь удаленном и уже горевшем в огне гражданской войны районе, как Поволжье.

Из элементов, втянутых с обеих сторон в гражданскую войну, необходимо отметить значение старого офицерства и военнопленных.

Трагедия русского офицерства с первых дней революции общеизвестна.

Противопоставленные солдатской массе офицеры частично гибли, в массе своей терпели невыносимые унижения и постепенно скрылись в подполье.

Все, что было на виду, преимущественно чины штабов, не признавая власти большевиков, все же оставались на местах, веря в близкое падение новой власти; кроме того, присутствие врага на фронте, необходимость планомерно провести демобилизацию и спасти огромные запасы оружия и боевых припасов — все это удерживало наиболее сознательное офицерство на местах. Это был наиболее ценный материал — спецы, офицеры генерального штаба по преимуществу.

Когда первая волна большевизма благополучно пролетела через их головы и головы остались целы, то, психологически естественно, они частично пошли на предложение большевиков работать с ними. Кто сказал «раз», — должен сказать «два». Шаг за шагом спецы засасываются большевиками и становятся «попутчиками» по работе воссоздания армии.

В результате около 35 процентов офицеров генштаба у большевиков служило не за страх, а за совесть — по долгу защиты родины и создания для родины армии; это, пока что, идейные противники большевизма, с нетерпением ожидавшие их падения.

Значительная часть рядового офицерства скрылась в подполье, выжидая.

В Заволжье укрывалось сравнительно незначительная часть офицерства, частично объединившаяся в организации. Единицы из этих организаций добровольно стали в ряды белых, но масса предпочла выжидать и досиделась до насильственной мобилизации большевиками. Большевики, имея испытанный аппарат, не боялись брать спецов, соблазняя их житейскими благами и окружая соответствующей обстановкой. Противная сторона — эсэры — доверяли лишь идейным спецам, приемлющим их политическую программу, остальных терпели, не заботясь о привлечении их и предоставляя им свободу действий.

По отношению к массе офицерства большевики применяли насильственную мобилизацию, будучи убеждены, что их аппарат своевременно обезвредит всякое злостное выступление. Эсэры прошли мимо офицерской массы, недооценив значение офицерства вообще и, наоборот, своими лозунгами лишь отпугивали некоторые слои офицеров.

Совершенно в другом положении находились военнопленные. Здесь не надо разбираться в психологических тонкостях, нельзя искать каких-то идей. Захлестнутые в лагерях революционной волной, военнопленные спокойно взирали на окружающее и не без злорадства отмечали признаки развала как в рядах армии, так и в хозяйственном организме государства.

Потеряв надежду на скорое освобождение, военнопленные, естественно, охотно пошли на службу к большевикам: привычное занятие, хороший паек, возможность пограбить и насиловать — все это было очень соблазнительно для массы военнопленных.

Наиболее жестокие элементы из них — латыши и китайцы — формировали дворцовые части; ни одна карательная экспедиция не обходилась без их участия.

Опасность превращения этих частей в преторианцев была исключена, так как система надзора, шпионажа оставалась в полной силе.

Австро-немецкие пленные формировали особые части в районах, где находились лагери военнопленных. Так, в Заволжье военнопленные Троцкого концентрационного лагеря всегда играли видную роль при усмирении крестьянских и казачьих восстаний. Из их среды быстро выдвигались отдельные лица на высокие командные посты.

Ни перехода в чужой лагерь, ни внутренних бунтов в этих частях никогда не отмечалось. Одной из причин такой устойчивости служило то обстоятельство, что на стороне белых были чехи — заклятые, вековые враги немцев.

Попыток перетянуть на свою сторону военнопленных со стороны противобольшевицких организаций никогда не было. Такой шаг был совершенно исключен: насильственно привлекать на свою сторону чужестранцев, да и вообще кого-либо, не было в принципах эсэровской партии, возглавлявшей белое движение в Заволжьи. Террор и связанные с ним насилия, приходившиеся по вкусу массам военнопленных, не входили в кодекс общего уклада жизни белых.

Максимум того, к чему стремились белые руководители среди военнопленных — это нейтралитет. Оценивая общую политическую и военную обстановку в Поволжьи, надлежит сделать следующий вывод: удаленный от центра советской власти, предоставленный самому себе, весь огромный степной район распался на естественные большие группы, соответственно национальному и экономическому положению этих групп. Гражданская война была сначала в различных степенях созревания; каждая группа по-своему реагировала на создавшуюся после прихода к власти большевиков обстановку, причем местные интересы преобладали. За свой страх и риск совершался натиск местных органов советской власти; так же одиноко, на свой риск, оказывалось этому натиску сопротивление: ни общих лозунгов, ни общегосударственных целей никто не ставил — каждый предпочитал отсиживаться или отбиваться по своим медвежьим углам. Так провинциально было организовано сопротивление: отсутствие в районе значительных боевых запасов или невозможность и неумение использовать то, что давалось в руки, разнообразие способов организации вооруженной силы, парализующее самые лучшие планы и замыслы; полное отсутствие общих задач и целей; незнание обстановки и положения дел в широком масштабе; наконец, полное неумение, а подчас и отсутствие стремления попытаться выйти на простор и поискать друзей, определить врагов.

Если огни гражданской войны кое-где и начинали вспыхивать, то объяснение этому надо искать лишь в бессилии в Заволжьи большевицкого центра, не имевшего силы ликвидировать в самом начале начинающийся пожар.

Выбор района Поволжья, как базы для организованной борьбы с советской властью, был сделан удачно. Здесь пожар уже начался, возможности для его развития очевидны, а главное — враг был слаб и также не организован. Сильному духом, желающему хотеть, открывались широкие возможности.

Стратегически район Поволжья был благоприятен: река Волга — настолько могучий барьер, что при умении и с ограниченными средствами, прикрываясь ею, возможно было вести накапливание сил и выждать удобного момента для решающего удара по центру. Однако, обстановка и противник предоставляли противобольшевицким организациям весьма ограниченное время для подготовки этого удара: приходилось торопиться, направляя все силы свого влияния на привлечение на свою сторону возможно широких слоев населения, в том числе и офицерства, с целью получения от них как военной, так и материальной поддержки.

Надо было спешить и с выяснением взаимоотношений с чехословаками, стараясь возможно прочнее связать их судьбу со своей.