Белая Армия

Г. Самара, большой административный пункт Поволжья, столица степного Заволжья, естественно, привлекала внимание той политической организации, которая стремилась объединить все разрозненные силы края в борьбе с большевиками.

Здесь, в Самаре, пока еще в подпольи, сосредоточился главный штаб эсэровской партии, здесь же зародилась и та ячейка, которой впоследствии принадлежало руководство военное.

Момент для открытого восстания и свержения власти советов собственными силами еще не настал: была произведена лишь черная работа — все Заволжье почувствовало, что кто-то есть, кто-то думает об общем деле в широком масштабе, но более глубокое проникновение в толщу масс являлось делом недалекого, правда, но все же будущего.

Подход к Самаре чешских арьергардов во главе с полковником Чечеком ускорил события. Было бы непростительной ошибкой не воспользоваться моментом. 

Дать пройти чехам мимо и получить на их хвостах московские эшелоны красногвардейцев никому из руководителей эсэров не улыбалось.

Надо было энергично действовать. Чехи уперлись в Самару, и столкновение было неотвратимо.

Когда все мирные способы добиться пропуска через Самару были исчерпаны, чехи решили пробиться силой, и с 4-го по 8-ое июня под «стенами» Самары, на подступах к ней разыгрывается весьма искусно проведенная полковником Чечеком операция, в результате которой Самара утром 8-го июня была взята.

Чешское командование еще до взятия Самары было осведомлено о настроениях небольшевицкой части населения. Симпатии населения Самары перешли в овации, когда чехи вошли победителями в город.

Помощь, оказанная чехам при взятии Самары со стороны русских противобольшевицких организаций, не могла быть забыта, и со стороны чехов было бы жестоко на другой день после победы, когда ворота дальнейшего маршрута на Восток были открыты, двигаться дальше, бросив на произвол судьбы белых русских. Ведь, помимо чисто военной связи, еще только зародившейся, неокрепшей, партия эсэров ранее тесно связалась с политическими руководителями чехов общностью идеологии политической и сознанием братской связи русского и чешского народов.

Полковник Чечек на вопрос, что будет дальше, ответил, что чехи до взятия Уфы останутся в Самаре.

Уфа была вторым препятствием не только на путях к Востоку, но и на пути связи с ближайшей чешской группой в Челябинске; она не менее прочно, чем Самара, прерывала связь полковника Чечека с эшелонами на Сибирской магистрали. Пробить эту пробку — было ближайшей целью арьергарда полковника Чечека. На это было нужно время, которым и можно было воспользоваться русским противобольшевицким элементам для создания своей военной силы.

Заявление Чечека возбуждало надежду, но было полно неопределенностей: вряд ли чехам много потребуется времени прорваться через Уфу.

После падения Самары положение социалистов-революционеров значительно улучшилось: подполье оставлено, можно действовать отрыто. И, надо отдать справедливость руководителям партии, они действовали энергично по всем направлениям, и не их вина, что среди случайного состава этих руководителей не нашлось лица, обладавшего даром глубокого и всестороннего предвидения.

Первой, главной задачей партии была организация правительственного аппарата.

И мы видим на другой же день по взятии Самары развевающийся красный стяг Учредительного Собрания. Почему Учредительное Собрание, почему красный? Понятно: первое — единственный авторитет для населения, второе — святая святых каждого революционера. Но это имело и свою отрицательную сторону:

Черновское Учредительное Собрание и пред разгоном и после разгона не пользовалось симпатиями буржуазной интеллигенции. Красный цвет был в то же время эмблемой большевицкой власти.

При организации власти социалисты-революционеры настолько боялись быть обвиненными в диктаторских настроениях, что немедленно приняли ряд мер по привлечению к власти других элементов. Не их вина, что эти элементы уклонились от совместной работы.

Второй очередной целью Комуча было принятие мер к возможно более длительному задержанию чехов.

Ближайшая задача чехов — взятие Уфы для соединения с остальными группами своих эшелонов — уже требовала значительной задержки в районе Самары. Надо было, во-первых, совершенно ликвидировать ту живую силу противника, которая была разбита под Самарой и во главе с тов. Яковлевым откатилась к Оренбургу. Оставить эту, еще достаточно сильную группу у себя в тылу и на фланге, предприняв маневр против Уфы, было неразумно, и полковник Чечек ближайшей целью поставил ликвидацию группы Яковлева.

26-го апреля взят чехами, совместно с уральцами, выдвинутыми к Безенчуку Войсковым Правительством для захвата военных запасов, город Бузулук; взят пункт, но противник ускользнул — окружить и уничтожить его не удалось. Следовательно, надо идти дальше, чтобы положить между противником и железной дорогой на Уфу пространство, достаточное для безопасности дальнейших операций. За Бузулуком пал Оренбург, и воскрес атаман Дутов. Теперь он, атаман Дутов, должен надежно прикрывать операцию чехов на Уфу, освобождая их силы к достижению главной цели.

За глубокий тыл чехи были также покойны — там испытанные в гражданской войне, твердые Уральцы. Их полки уже под Николаевском и обеспечивали Самару с юга...

Не имея в своем распоряжении вооруженной силы, Комуч старался путем ориентировки чехов в местной обстановке облегчать им задачу и тем укрепить прочнее узы, завязанные на берегах Волги.

Удача улыбнулась эсэрам: член партии полковник Махин (кадровый офицер русской армии) удачно организовал безболезненную сдачу Уфы чехам.

4-го июля Уфа была занята чехами, а 6-го июля на станции Миньяр произошло долгожданное соединение арьергарда Чечека с одной из центральных групп чешских эшелонов полковника Войцеховского. Благодаря этим событиям значение Комуча в глазах всей чешской массы окрепло: теперь оставить Самару, а с ней Комуч, на произвол судьбы было бы верхом неблагодарности. Невозможность такого шага со стороны чехов обсуждалась горячо даже солдатами чехами. Оставалось неясным лишь, как взглянут на все происшедшее союзники.

Главным представителем союзной власти в Заволжском районе, представителем достаточно авторитетным, являлся майор Гинэ, член Французской Военной Миссии. М. Гинэ быстро охватил всю обстановку и, поняв, что ожидать распоряжений из центра, распоряжений, соответствующих быстро меняющейся обстановке, бесполезно, нашел в себе достаточно гражданского мужества, чтобы начать приводить в исполнение давно намеченный союзниками план образования восточного фронта. Его уверенность, что не замедлят придти сюда и войска союзников, передалась и чехам. Верить в такой исход так хотелось, что легко были преодолены все сомнения... и чехам был дан приказ приступить к восстановлению фронта...

Теперь Комучу предстояло решить и провести в жизнь самый ответственный, самый тяжелый вопрос — организации вооруженной силы.

К организации вооруженной силы Комуч приступил на другой же день по взятии Самары.

На другой же день стало ясно, что у Комуча, кроме 200 человек Самарской военной организации с капитаном Галкиным во главе, ничего нет. Для работы по организации армии 9-го июня сформирован штаб, получивший название «Штаба Народной Армии».

Самое название указывало на характер новых формирований — Комуч желал опереться на народ, на массы крестьянства.

Какими же кадрами обладал Комуч? Кроме нескольких сот вооруженных, преданных партии людей военной ячейки Галкина — ничего не было. Но даже эти несколько сот быстро рассосались: работа в Штабе Народной Армии, агитация в провинции, личная охрана Комуча — быстро поглотили эти слабые кадры.

Мобилизация считалась вопросом решенным, но для этого нужно было время, а фронт не ждал. Приходилось призвать добровольцев, в степени пригодности которых у Комуча уверенности не было.

Добровольчество в первые же дни привлекло молодежь и офицерство; молодежь преимущественно из буржуазных семей, а офицерство кадровое, старой царской армии. Было сформировано 2 роты, 1 эскадрон, конная батарея.

Нашелся и начальник — полковник генерального штаба Владимир Оскарович Каппель. На предложение принять командование над 1-ой добровольческой дружиной (Самарской) этот в высшей степени скромный офицер просто ответил: «Согласен. Попробую воевать. Я монархист по убеждению, но стану под какое угодно знамя, лишь бы воевать с большевиками. Даю слово офицера держать себя лояльно к Комучу». И слово свое сдержал.

Этот маленький отряд, будущие «каппелевцы», да Штаб Народной Армии во главе с полковником Галкиным, и составляли пока все наличные силы Комуча.

Штаб Галкина был привезен большевиками в Самару для работы по реорганизации красной армии: на него Троцким были возложены функции прежнего штаба военного округа; он должен был восстановить деятельность прежних воинских начальников, Воинских Присутствий — весь тот аппарат, без которого немыслимо создание регулярной армии.

Штаб по своей численности, конечно, не соответствовал наличности штыков, но он вполне оправдывался теми военно-организационными предположениями, которые имелись у Комуча.

Итак, работа по формированию добровольческих частей и по организации регулярной армии должна была отныне протекать параллельно; успех первого, т. е. добровольческих формирований, зависел всецело от притока добровольцев, успех создания регулярной армии зависел в значительной части от успешности проведения мобилизации и возможности разместить, одеть, вооружить и, главное, подготовить контингенты. И те и другие формирования предназначались для фронта против большевиков под знаменем Учредительного Собрания и под общим наименованием Народная Армия.

Рядом с этими частями выдвигались на фронт чешские полки со своими знаменами и лозунгами — «не теряй надежду — мы бьемся уже тысячу лет».

В одном из первых своих приказов Комуч указывает цель для Народной Армии. Цель эта — борьба с немцами рука об руку с союзниками, следовательно, непризнание Брест-Литовского мира. Под такими знаменами, с такими лозунгами мог идти на фронт и должен был идти каждый русский патриот.

Но, к сожалению, не все так думали. В отношениях к эсэрам у буржуазных группировок сквозило явное недоверие; от них, эсэров, во-первых, не ожидали откровенной, честной работы на Россию. «С социалистами нам не по пути» — говорили скептики. Во-вторых, эту партию, шедшую после провала Керенского, на переэкзаменовку по государственному строительству, буржуазия считала несостоятельной.

«Почему эсэры не откажутся от своих лозунгов? Ведь революция кончена; надо свалить лишь захватчиков власти, большевиков: к чему же революционные лозунги? Революция кончена — социалисты-революционеры безработные, и мы принимаем их, как людей, как организацию, в данный момент и в данном месте наиболее сплоченную, но не больше»...

Комуч, поставивший свою ставку на народ, не поступался своей идеологией... Поэтому, льющаяся кровь буржуазной молодежи во имя «Комуча», с одной стороны, а с другой, бросаемые в крестьянскую массу тем же Комучем противобуржуазные лозунги, вряд ли могли способствовать установлению полной связи, слитности, и поддержать дух в этих разнообразных по своим политическим воззрением группировках и создать то единение, которое одно лишь могло бы дать победу.

Если, тем не менее, добровольчество и развивалось на Волге, то причина тому лежала вне Комуча: «хоть с чертом, но против большевиков» — таков был лозунг добровольчества на Волге.

В течение первых недель по освобождении Самары офицерство, интеллигенция и буржуазия нашли в себе достаточно моральных сил, чтобы дать добровольчеству 4-5 тысяч молодых жизней. Берега Волги покрылись очень редкой, правда, но сильной духом, сплоченной сетью маленьких отрядов: Самарцы и Симбирцы Каппеля, Сызранцы Бакича, Казанцы Перхурова и многие другие пополнили ряды добровольческой Волжской, так называемой, Народной Армии.

Весь левый берег Волги был насыщен красными бандами; Ставрополь, а с ним и сильная речная флотилия — в руках красных; мост в Батраках также у красных. Николаевск был в руках Чапаева, создавшего прямую угрозу Самаре и путям чехов на восток.

Самара, таким образом, очутилась в полукольце, — надо это кольцо разогнуть: полковник Чечек имел прямое указание от своего командования прочно занять переправу через Волгу у Сызрани и взять Симбирск. На нем же лежала обязанность и обеспечения тыла, т. е. железной дороги Самара — Уфа — Полетаево.

Тех пяти тысяч, которые были в распоряжении полковника Чечека, было, конечно, недостаточно для достижения столь разнообразных, разобщенных значительными пространствами, целей.

Добровольческими частями района Самары Комуч распоряжался полностью. Что же касается вооруженных сил «союзников», как-то Оренбургских и Уральских казаков, рабочей Доброармии Ижевцев и Воткинцев, то сюда власть Комуча не простиралась.

Уральское Войсковое Правительство во главе с народным социалистом Фомичевым довольно бодро вначале взяло курс на Самарский Комуч. Войсковой круг этот курс одобрил. В Самару был выслан ряд представителей от войска для связи с Комучем; чехами в состав самарского гарнизона был включен дивизион Уральцев; наконец, само Войсковое Правительство прибыло в Самару для выработки плана совместных действий.

Прибытие Уральцев почти совпало с прибытием для той же цели атамана Дутова.

Дутов, более политичный, формально пошел на все уступки своей гегемонии в Оренбургском крае, а на деле не осуществил почти ничего: во всяком случае, добиться от него помощи оружием было нечего и думать. За все, время Волга получила один достаточно потрепанный казачий полк, да несколько башкирских батальонов.

Уральцы совершенно не пошли ни на выделение своих сил, ни на подчинение их общему командованию.

Каждый из «союзников» стремился достигнуть своих частных целей и, если возможно, от центральной власти урвать помощь оружием, боевыми припасами и даже войсковыми частями (конечно, имелись в виду чехи).

Комучу не удалось получить от этих «союзников» ощутительной вооруженной поддержки и, наоборот, ему же, Комучу, пришлось подкреплять «союзников» материально. Общее командование, установленное особыми «конвенциями», в лице полковника Чечека, на практике ничего не дало, так как подчинение было номинальным. Политически формального разрыва не произошло, но уверенности в прочности союза отнюдь не было.

На этом фронте Комуч не добивался существенного результата, который был единственно приемлемым: «союзники» должны были безоговорочно принять общее командование, не руководство, а именно военное командование, верховенство Самары; в первую очередь союзники должны были признать, разработав хотя бы совместно, общий план действий, и принять соответствующую часть его исполнения на себя. Это было бы лучшей спайкой для всех противобольшевицких организаций и этого надо было достигнуть в первую голову, а остальное должно приложиться.

В среде Комуча не нашлось никого, кто бы этому чисто военному, вернее, военно-политическому вопросу придал бы должное значение.

Все дело свелось к формам.

Главное командование военными силами Заволжья было вручено старшему начальнику местных чешских войск, тогда уже генералу, Чечеку. Однако, главные начальники вооруженных сил Уральцев, Оренбурцев и рабочих Ижево-Воткинских заводов были подчинены также и более непосредственно и тесно своим правительствам.

Добровольческие части Комуча подчинены были также генералу Чечеку, но их пополнение и снабжение оставалось в руках высшего военного органа Комуча — военного министра Галкина, генералу Чечеку не подчиненного.

Две грубейших ошибки при организации высшего органа командования, допущенные Комучем, так и не удалось исправить до конца жизни Комуча, несмотря на то, что отрицательные результаты не заставили себя долго ждать.

Комуч безусловно чувствовал те недочеты, которыми сопровождалось разрешение вопросов командования, и были попытки смягчить острые углы. Так, например, при Главном Начальнике, генерале Чечеке, был сформирован Оперативный Штаб с русским офицером генерального штаба во главе.

Но это была лишь попытка, паллиатив, на практике выродившийся в весьма странный орган: Штаб оперативный русский не занимался операциями русских войск (уральцев, оренбурцев и т. д.), так как эти войска выполняли свои задачи, по распоряжению своих правительств, и распоряжения Самары только терпелись, но не исполнялись. Русские части собственно Комуча были так малочисленны, так разбросаны и столь тесно действовали с чешскими войсками, что вряд ли вызывалась необходимость в особом громоздком оперативном штабе. В результате этот Штаб (носивший наименование весьма громкое — Штаб Командующего Волжским Фронтом), являлся лишь вспомогательным органом генерала Чечека; с ним Чечек разрабатывал те мелкие операции, которые потом давались на исполнение мелким единицам.

В этом оперативном Штабе сосредоточились сведения о противнике, организовывалась разведка, разрабатывались общие оперативные планы, но все это носило характер весьма теоретический, формальный. Сведения собирались совершенно случайно: чешская разведка свои данные не считала обязанной передавать в русский штаб. Контрразведки ограничивались очень узким радиусом работ, не выходя за пределы Самары и ближайших к ней районов. Оперативные планы широкого масштаба тонули в тех мелких операция которыми почему-то занято было главное командование.

Вопрос усложнялся еще и тем, что генерал Чечек был подчинен не верховной власти в крае, который он призван был защищать, а далеко расположенному в Сибири чешскому командованию. Отсюда генерал Чечек получал директивы, здесь решался и вопрос о составе тех чешских вооруженных сил, которые могли быть направлены на Волгу.

После того, как принципиальный вопрос с оставлением чехов на Волге был разрешен, Комуч установил прочную связь с чешским Главнокомандованием, дабы, во-первых, быть в курсе оперативных, стратегических предположений, во-вторых, чтобы добиваться возможного усиления чехословаков на волжском фронте.

Каков бы ни был стратегический план по занятию восточного фронта, Комуч должен был поднять вопрос об усилении союзных войск на Волге, так как малейший военный неуспех компрометировал самый Комуч; а так как без правительства не могла быть создана вооруженная русская сила, то, следовательно, союзникам, в частности, чехам, приходилось бы в будущем рассчитывать только на свои собственные силы.

Общий военный план также не следовало решать без участия Комуча, так как он один был компетентен указать, где сконцентрированы враждебные ему силы, а где сочувствующие движению освободительному; где враги, а где друзья из числа уже поднявшихся районов.

Чешскому командованию, безусловно, принадлежало право решающее, но выслушать мнение правительства, на которое союзники предполагали опереться при создании восточного фронта — было бы, казалось, для союзного командования небесполезно.

Надо полагать, что соответствующие шаги Комучем были предприняты, но как на это откликнулись союзники, будет видно из последующего. 

Общий план союзников (не чешского командования) ставил задачей образовать восточный фронт с центром на средней Волге, занятой прочно чехами; активный правый фланг должен действовать в направлении на Пермь, Вятку, Котлас, и войти в связь с англичанами, действующими от Архангельска. План в высшей степени теоретичен и не отвечал обстановке; план, чисто эгоистический.

Теоретичен план был в самом своем основании — он базировался на возможном (и весьма проблематичном) приходе на Волгу войск союзников. Целью ставилось наступление к определенному пункту (Вятка, Котлас), совершенно не считаясь с планами противника, который все же имел достаточно сил не только задерживать это наступательное движение, но и сбить союзные войска с этого направления (что и получилось в действительности), угрожая его тылам.

Идея создания восточного фронта — борьба с немцами — полностью игнорировалась общим планом: к северу от Волги немцев можно было встретить разве где- либо на высоте Петербурга.

По союзническому плану, ставилось задачей, как бы намеренно, избегнуть встреч с немцами, и все было направлено к установлению связи с северным союзником, англичанами в Архангельске.

Вот те основные недостатки общего плана, исправлять которые выпало на долю уже преемников Комуча: центр организации белых войск, центр местной власти находился на линии фронта, под угрозой противника; на поддержку новой власти, от которой по существу зависела вся судьба формирования русской вооруженной силы — дано было слишком мало: от 60-тысячного чехословацкого корпуса едва 10 процентов. Тяга на север была так велика, что этим стремлением заражается постепенно и чешское главное командование и некоторые из отдельных чешских начальников.

Что мог Комуч противопоставить такому плану? Казалось бы, что выдвижение на Волгу Дутова, рабочих Ижевских и Воткинских заводов и уральцев с первых же дней власти Комуча, дало бы возможность энергично продвинуться за Волгу и быть на участке Саратов - Симбирск, поддерживая прочно связь налево, с Доброармией Деникина.

Но связывать свою судьбу с Южной Армией Деникина не входило в задачу Комуча (почему, вероятно, он не настаивал с должной энергией на видоизменении общего плана).

Как бы то ни было, хорош или плох был общий план, но он существовал; вытекающие из него частные задачи были намечены.

В распоряжении генерала Чечека было всего 9 батальонов (1-ый, 4-ый и запасный полки), четыре бронепоезда, 18 орудий, 2 броневых автомобиля, один аэроплан, 1 эскадрон сербский и 1 инженерная рота.

Без поддержки из центра (из Челябинска), без содействия добровольцев нечего было даже и думать о широком наступлении. Надо было овладеть лишь берегами Волги на участке Самара — Симбирск, а затем активно обороняться на этом, по общему плану, второстепенном участке.

Генерал Чечек приступил к выполнению этой задачи. 4-ый Чешский полк овладел снова Сызранью и мостом через Волгу, а 1-ый полк — от Уфы был направлен для взятия Симбирска; соответственные части держались в резерве в Самаре и на участках, обеспечивающих тыл и сообщения. Главное внимание каждого чешского начальника, конечно, привлекала железная дорога: ведь это единственный путь отхода и подвоза союзнических эшелонов.

К тому же чехи за полугодовую жизнь в вагонах так с ними сроднились, что покидали эшелоны с большой неохотой.

Чувствительность к железнодорожному сообщению со стороны чехов должна быть особенно подчеркнута, ибо это обстоятельство имело огромное влияние не только на их способ действий, но даже и на планы частных операций.

И мы видим: оба полка направляются вдоль магистральных железнодорожных путей (Уфа — Симбирск и Уфа — Самара), благополучно доходят до головы железнодорожных линий на правом берегу Волги, Симбирска и Сызрани, и останавливаются. Работа по расширению плацдарма на линии Волги предоставляется добровольческим русским частям, которые и выполняют задачи более или менее удовлетворительно. Каппель, после неудачи расширить плацдарм на запад, в направлении Инза — Пенза, поворачивает на север и занимает сначала Ставрополь и Новодевичье, где захватывает флотилии красных, а затем двигается на Симбирск. Пройдя в четыре дня 140 верст, Каппель 21-го июля занимает Симбирск, а одновременно частями 1-го чешского полка занимается и железнодорожный мост через Волгу у Симбирска.

Что получило командование со взятием Симбирска?

Была значительно расширена территория Комуча, но зато увеличилось протяжение линии фронта, при неизменном числе штыков. В Симбирске захвачен патронный завод, но рабочие разбежались: специалистов не было, завод так и не был пущен в ход. В Симбирске были значительные запасы оружия, в том числе и винтовки, но старой системы Бердана, к которым не было патронов. Без сомнения, некоторые выгоды занятия Симбирска не вполне окупались: расширение территории отвлекало значительные силы от Самары и левого (южного) фланга, и вся операция явилась лишь минусом для фронта.

Г. Симбирск слишком уязвим со стороны Казани: его легко было отрезать простым нажимом по левому берегу Волги с севера; волей неволей и внимание, и силы должны были привлекаться сюда.

Необходимо было затем очистить от противника весь угол Кама — Волга, так как Кама была естественным рубежом Самаро-Симбирского участка,—единственный предлог, оправдывающий взятие Симбирска.

По достижении этих частичных целей в правом секторе фронта можно было считать задачу выполненной: дотянулись до естественных рубежей на участке Волги к северу от Самары, чем обеспечивалась не столько Самара, сколько Уфа и железнодорожный путь, связывающий последнюю с административным центром территории Комуча.

Не так хорошо шли дела на левом фланге, где операции развивались одновременно по обоим берегам Волги.

Полковник Махин получил задачу овладеть из Сызрани Хвалынском и Вольском. С большим напряжением эта операция была выполнена, причем Махину оказывала содействие и флотилия. Сопротивление разрозненных отрядов красногвардейцев было слабое. Не столь гладко протекала операция на левом берегу Волги, где обстановка складывалась стратегически неблагоприятно.

Уральские казаки, преследуя свои планы, теснили противника от своей войсковой грани в направлении на Саратов и Николаевск. Связи ни идейной, ни фактической уральцы с Самарой не имели. После долгих мучительных переговоров удалось придти к соглашению — выдвинуть со стороны уральцев некоторые силы к Николаевску.

Николаевск являлся значительным в этом районе левого берега Волги пунктом, с большим политическим и административным влиянием, как уездный город. Железная дорога соединяла его с Саратовом, так что Николаевск тяготел к Саратову, а не к Самаре. Хозяином положения в Николаевске и его окрестностях был отряд Чапаева. Дерзкий и не без таланта Чапаев сильно беспокоил Самару и, в конце концов, вынудил выделить против него батальон чехов (Воженилика) и около полка казаков.

Брать на себя столь удаленную операцию по взятию Николаевска с недостаточными средствами Самарское командование не решалось. Между тем, Чапаев чувствовал себя в районе Николаевска, как Соловей-разбойник: производил налеты то на отряд Воженилика, то на близко подходивших уральцев, периодически действуя против речной флотилии полковника Махина. Отряд Чапаева не раз был бит и чехами и уральцами; его отряд рассыпался, но сам Чапаев оставался жив — оживали и отряды: с горстью коммунистов и преданных красногвардейцев, он быстро, насильственным путем, набирал крестьян и, кормясь на местные средства, возрождался, как феникс из пепла. Дерзость его увеличивалась и неуязвимость его стала возрастать до легендарности.