Белая Армия

Для более рельефного разграничения обоих периодов борьбы «Народной армии» на Волге уместно будет схематически напомнить стратегическое положение фронта белых на Волге к концу июля 1918-го года.

Оно было таково: Симбирск (Каппель) — Сызрань (Бакич) — Хвалынск (Махин), — вот тот почти двухсотверстный барьер на правом берегу Волги, за который прочно зацепилась белая армия.

Чешские части (1-ый, 4-ый и запасный полки) держались в стратегическом резерве и частично расходовались лишь в крайнем случае, при неустойке добровольцев, как-то было под Сызранью, а затем у Хвалынска, где отдельные чешские роты укрепляли положение, или для ликвидации бродячих или прорвавшихся где-либо на флангах (через р. Каму, например) отдельных отрядов красногвардейцев и, наконец, для вспомогательных операций на левом берегу Волги, в районе Николаевска (батальон Воженилика). Имея в своем непосредственном распоряжении более 15-17 тысяч винтовок, командующий войсками Волжского фронта генерал Чечек естественно медлил с постановкой войскам дальнейших широких целей, вытекающих из общего первоначального плана и требующих для движения на север новых свободных сил.

Между тем Гайда к этому времени (конец июля) уже овладел всей Сибирской магистралью до Байкала; соединение его с владивостокской группой чехов (г. Дитерихса) значения особого не имело, так как ясно было, что никаких союзников во Владивостоке нет и не будет, да и рассчитывать на быструю подачу оттуда боевых припасов было, пока что, нельзя.

Следовательно, генералу Чечеку приходилось рассчитывать лишь на свои силы, да на содействие ближайших «союзников» — уральцев, оренбуржцев, и на войска района Ижевского и Воткинского заводов: уральцы были на левом фланге общего стратегического расположения; рабочая армия (Ижевских и Воткинских заводов) — на правом фланге, и Дутов — за центром.

Все «союзники» были связаны конвенциями весьма условного характера. Если рабочая армия, удаленная на 200 верст уступом назад от Волги и находящаяся в полукольце армий противника, не могла идти в счет, то рассчитывать на ближайшее участие казачьих армий в операциях Волжское командование безусловно могло. Через уральцев открывался путь к соединению с Южной Деникинской армией, с которой уже налаживалась связь.

Под влиянием указанной обстановки командование на Волге постепенно начинает склоняться в сторону Юга, где был сильный, а для русских к тому же и авторитетный союзник в лице генерала Деникина. 

План в общих чертах был намечен: взятие Саратова ставилось ближайшей целью, и под ударами трех сходящихся в одной точке сил — Деникин с юга, уральцы с Востока и Махин с севера — участь этого важного пункта могла быть предрешенной. Связывали руки два следующих обстоятельства: во-первых, необходимость ликвидировать сопротивление противника в Николаевском уезде, где отряд Чапаева (из военнопленных мадьяр и красногвардейцев) давно был бельмом на глазу; во-вторых, нужно было преодолеть условности «союзнических» конвенций, поставив армии уральцев и Дутова в строго определенное военное подчинение командованию Чечека.

Но к этому времени предвестники политических неудач Комуча уже были налицо: первое Челябинское Совещание на предмет сговора с Омском, закончилось ничем. С большим напряжением и нетерпением фронт ожидал дальнейших шагов в этом направлении и дальнейшего расширения политического влияния «Комуча» над казачьими правительствами.

Противник, имевший в районе Волги и Камы пять армий, не мог существенно нарушить стабилизацию фронта белых в течение ближайшего времени: его армии были, по существу, на бумаге и состояли из разрозненных красногвардейских формирований, сдобренных, правда, в значительной степени коммунистическими отрядами, продолжавшими поступать из глубокого тыла, но вся эта масса была весьма неустойчива. Последние неудачи, сопровождавшиеся потерей среднего течения Волги, открытое выступление чехов, восстание заводских рабочих и неналаженность управления — все это вместе взятое сильно понижало боеспособность противника и уменьшало его активность.

Можно ли было опасаться серьезного удара со стороны противника, где самые надежные части «бастуют» (4-ый Латышский полк), а Вацетис (главный начальник фронта и всех пяти армий) разыскивает по телеграфу «всем, всем, всем» «болтающегося по тылам» командарма 2 Тухачевского. Группировка сил противника (4-я армия против Сызрани, 1-ая Симбирская, 5-ая — в районе Казани, 2-ая по р. Каме, против заводской рабочей армии, и 3-я против Екатеринбурга) также благоприятствовала белым: все армии были ненадежно связаны и утеряли стратегическую инициативу, а район Саратова предоставлен был собственным силам.

Как мы видим, условия для противников большевиков создавались достаточно благоприятные, но вот, как гром среди ясного неба, из Симбирска начали поступать весьма тревожные сведения от одного из главных военных комиссаров Комуча, члена партии с.-р., В. И. Лебедева.

Вскоре после взятия полковником Каппелем Симбирска, составилось там совещание. В совещании приняли участие: П. Степанов, командир 1-го Чешского полка, русский кадровый офицер; он—главный военный начальник в районе Симбирска; полковник Каппель и эсэры, члены Комуча — Фортунатов и Лебедев. В ночь с 26-го на 27-ое июля совещание решило направить военные силы на Казань.

Самара (Вольский, председатель Комуча, Чечек и другие) приказывают не заваривать каши, которую придется расхлебывать другим.

Генерал Чечек дал приказ (в 2 часа ночи с 1-го на 2-е августа) Степанову — «не наступать и прибыть вместе с Каппелем в Самару».

Полковник Каппель сам лично был против похода на Казань, но непосредственно был подчинен своему ближайшему начальству, полковнику Степанову, и обязан был выполнять его распоряжения.

Приказ командующего исполнен не был, и войска были двинуты по приказу полковника Степанова на Казань, которая и пала 7-го августа.

Каковы же материальные результаты взятия Казани?

Правда, был взят золотой запас, около 1? миллиона рублей, и масса боевых запасов, но Комуч был вынужден передать золотой запас Директории, а позже Колчаку, а боевых запасов не удалось вывезти, и они вернулись через месяц большевикам. Остальные же надежды виновников Казанского похода не осуществились. Наш правый фланг не укрепился, а ослаб, повиснув в воздухе и очутившись пред постепенно увеличивающимися силами противника. Источник хлеба большевиков — Каминский район — остался в их руках (2-ая армия). Мобилизация в Казани дала крохи: из десяти тысяч офицеров всего набрали едва тысячу, да и та в главной массе рассосалась по тылам. В общем, взятие Казани нанесло всему общему делу непоправимый ущерб, а именно: 1) Авторитету главного командования был нанесен удар. Правда, 10-го августа, когда я вступил в должность начальника штаба войск Волжского фронта, полковник Степанов был предан полевому суду и вызван в Самару, но он предпочел дезертировать, и я его больше не видал не только в районе Волги, но и много позже, в районе Сибири. Лебедев явился в Самару, по пути к своей новой командировке, принес полковнику Чечеку свои извинения, сопроводив их фразой «победителя не судят» и «повинную голову меч не сечет». 2) Взятие Казани заставило потерять две недели (с 26-го июля по 7-ое августа), в течение которых отряд Каппеля (частично, конечно, не оставляя совершенно Симбирска), с успехом выполнил бы операцию, совместно с батальоном чехов Воженилека, по ликвидации Чапаева. Вероятно, Николаевск был бы взят не временно, на один день (20 августа), а значительно раньше и навсегда. 3) Продвижение Махина к Вольску тормозилось все время действиями против нашей флотилии, сильно облегчавшей тяжелый путь Махина, того же Чапаева. Можно сказать, что взятие Казани помогло Чапаеву вырасти почти в легендарную фигуру всего Заволжья. 4) Неподчинение Степанова распоряжениям Самарского командования отразилось очень печально на прочности общего противобольшевицкого фронта: Уральцы, стремясь на соединение с войсками Самары, выполняя не только приказания, но и все пожелания главного командования, после казанского похода сильно охладели к Самаре, усмотрев в факте взятия Казани неблагоприятный для них признак, а именно перенесение центра тяжести главных операций на правый фланг, а не на ближний им, левый. Они стали к голосу Самары почти равнодушны: «Раз со своими не умеете справляться, то нет вам нашего подчинения — вы сами себя лишили права на это. Ваша зараза передастся и нам — надо от вас держаться подальше». Так ответил мне, начальнику штаба фронта, один из крупных начальников ближайшей к Николаевску группы уральской армии генерал Мартынов. Что я ему мог ответить?.. Со взятием Казани фронт на Волге необычайно растянулся: ограничившись закреплением за нами устья и нижнего течения р. Камы, мы тем самым надежно обеспечили бы свой правый фланг и могли бы, перегруппировавшись, продолжать планомерное наступление к Саратову, заручившись прочной поддержкой казаков.

После падения Симбирска (22-го июля) большевики ударили в набат и бросили все, что могли, на Волгу.

Падение Казани подняло на ноги весь коммунистический аппарат: не только были мобилизованы все рабочие и волна коммунистических отрядов хлынула к Казани, но обнажен был фронт западный и отчасти южный, и все направлялось сюда, на Волгу.

Прибыл к Казани Троцкий, и 5-го сентября началось общее наступление большевиков на Казань.

Каппель во главе довольно импровизированного отряда пытался нанести удар большевикам по правому берегу Волги, в направлении Свияжска, но напрасно!

Через пять дней после начала общего наступления большевиков на Казань — Казань пала (10-го сентября 1918-го года).

За этим последовало падение Симбирска (12-го сентября) и Вольска (13-го сентября). Район Николаевска с Чапаевым во главе поднял голову и его удары следовали один за другим. Эта постоянная угроза держала Комуч и все население города Самары в приподнятом, нервном состоянии: ждали, что Чапаев вот - вот прорвется к железной дороге и прекратит связь Сызрани с Самарой, или, еще того хуже, захватит железную дорогу Самара — Кинель. Об активных операциях, об исправлении положения никто не думал — молчаливо было решено держаться в Самаре, пока в Уфе не закончится процесс образования какой-то новой власти.

Уфимское совещание, третье по счету после двух неудачных Челябинских, грозило также разрядиться в пустую: собравшись 8-го сентября, не взирая на поступающие с фронта зловещие признаки, русские делегаты не находили общего голоса.

23-го сентября, наконец, в Уфе родилась новая власть, но, увы, через неделю пала Сызрань (2-го октября), а еще через пять дней белые очистили и Самару.

Сто семь дней власти Комуча окончились трагически, и войска чехов и русских добровольцев начали стихийный отход от берегов Волги, где они грудью своей сдерживали противника в течение ровно четырех месяцев.

В Уфу прибыл лишь скелет бывшей «Народной армии», скелет, которому не суждено было обрости плотью.

С. А. Щепихин