Белая Армия

Моя оценка положения в Украине разделяется Павлом Николаевичем. По моей просьбе, он формулировал основные свои положения, которые пересылаются Вам за № II.

Я уже писал Вам, в силу каких условий он должен был покинуть Киев. Есть полное основание думать, что на Гетмана было оказано влияние со стороны германцев. Чрезвычайно важно добиться возможности для Милюкова вернуться в Киев. Прежде всего, это будет для нас показателем искренности германцев. Всего больше, как я уже писал, следует опасаться, что под лозунгом восстановления России немцы хотят провести частичное разрешение вопроса, как это отмечает П. Н. — Нечего и говорить, что на такое решение мы идти не можем и не должны, а если они будут запрашивать нас, как мы бы отнеслись к другому правительству, которое согласилось бы стать на их точку зрения, то мне кажется, надо оговорить, что мы сохранили по отношению к нему полную свободу оценки, в зависимости от того, насколько его программа будет отвечать нашим целям, от коих мы отступиться не можем.

Если немцы стоят за частичное разрешение, тогда понятно, что пребывание Милюкова в Киеве для них весьма неудобно. В той же мере для нас существенно было бы иметь в его лице в Киеве представителя Правого Центра. Пока он был в Киеве, он участвовал в регулярных совещаниях к.-д. министров. Его участие служило для них и коррективом и импульсом к более энергичному отстаиванию русской точки зрения. — Положение к.-д. партии на Украине — преобладающее между всеми элементами, на которые может опереться власть. Я не особенно верю в удачу попыток составить правительство из правых, ибо для этого нет людей и такая власть рискует выдернуть из под своих ног окончательно всякую опору. Кроме партии, вокруг Милюкова может начаться группировка здесь и других элементов, как справа, так, может быть, и слева.

Не следует забывать, как все переменилось! Ведь, как это ни дико, но для Штаба Добровольческой Армии, например, позиция Милюкова — слишком правая, ибо они все еще не отделались от полинявших побрякушек, вроде Учредительного Собрания, и не высказались еще за монарха. (По доходящим сюда сведениям, подавляющее большинство офицерства там — монархисты, и это обстоятельство заставляет, быть может, Штаб высказаться определеннее, но как в этом случае они примкнут к фронту Учредительного Собрания? )

По мнению Милюкова, будущая власть должна быть коалиционной. Самый термин сначала смутил меня, ибо с ним связаны воспоминания о недавних экспериментах. Но добавление, что коалиция может быть только с партиями и людьми, принимающими программу Правого Центра, отстраняют вся-

кое сомнение, ибо в таком смысле Правый Центр сам есть ничто иное, как коалиция. — Павел Николаевич полагает, что если б нашлись среди социалистов люди, готовые принять нашу программу, то их желательно было бы включить в состав правительства. Я с этим согласен, ибо если такое чудо случится, то такие социалисты перестанут быть социалистами, и надо будет их расценивать по их личному удельному весу и авторитету их имени.

Милюков касается вопроса о первоочередных реформах при образовании нового правительства. Я не знаю взглядов на этот вопрос Правого Центра, но с своей стороны, учитывая всю обстановку первого периода, считаю этот вопрос весьма существенным.

Надо все время помнить, как долго мы будем слабы. Хорошо, если в нашем распоряжении будет армия в несколько десятков тысяч человек, и то конечно не сразу. Но ведь это — капля в русском океане. Ведь у австро-немцев на Украйне 600 тысяч, и все-таки это вроде гомеопатии. А когда мы подучим такую цифру вполне надежной для внутреннего употребления армии? — Можно ли рассчитывать на систему карательных отрядов?

Те, кто мечтают получить это от немцев и готовы ради ЭТОГО поступиться многим другим, глубоко разочаруются. На Украине немцы прибегают к принуждению, чтобы получить хлеб, но они вовсе не расположены восстанавливать своей силой прежний уклад. Они сами настаивают на проведении аграрных реформ.

Можно спорить о целесообразности такой постановки вопроса с точки зрения государственно-экономической, — той, которая формулирована в нашей программе. Но с точки зрения политической, мне кажется гораздо разумнее нам самим взять в свои руки и повести дело, которое заставят нас иначе сделать или немцы или сила вещей.

Украинские наблюдения склоняют к мысли, что на первых же шагах желателен приступ к строительству не только порядка, но и социального мира, что иное мы можем противопоставить пропаганде эсэров в деревне? Пусть здоровые элементы в деревне почувствуют, что от новой власти они получат хотя и меньше того, что им сулят пропагандисты, за то — крепче и вернее. — Это будет отвечать первой насущной необходимости для новой власти — выйти из тесного классового и интеллигентского окружения и упрочниться на более широком базисе. — В ту меру, в какую удастся справиться с этой задачей, она сможет рассчитывать и на надежность и укрепление новой армии. Ведь придется строить разом все заново.

Что касается вопроса о местном самоуправлении, то, по мнению Павла Николаевича, лучше на самых первых порах обойтись вовсе без них, чем реставрировать старые земства с старыми этикетками. Высказал он это в ответ на мою мысль, что трудно составлять новые избирательные законы, когда в стране ничего еще не утряслось, как следует, и всякий эксперимент был бы скачком в неизвестность.

Высказанным предположениям Милюков придает характер первоначального отправного пункта для выработки окончательных положений. Он находит своевременным поставить их без замедления на обсуждение Правого Центра.

Вот те немногие дополнения, которые я имею сделать по поводу его сообщения. Он признавал бы желательным, — и я к этому присоединяюсь, — если бы раньше подписания окончательного соглашения сюда мог приехать Н.*) Может быть, это совпало бы с окончанием намеченного мною объезда и я мог бы к тому времени снова быть в Киеве. Если Вы будете в постоянном контакте с Игорем Платоновичем Демидовым, то последний сообщит мне своевременно, куда следует, об этом.

Приехав к Коростовцам, я предполагал, переговорив обо всем с Милюковым, выехать в Киев обратно на следующий день, но гостеприимные хозяева настояли на том, чтобы я остался. От общей усталости и от чего-то съеденного на пароходе я заболел и задержался у них на несколько дней.

Усадьба Коростовцев была не реставрацией, а подлинным сохранением старого. Она осталась нетронутым оазисом среди общей разрухи. Владельцам усадьбы пришлось немало претерпеть за зиму во время хозяйничания большевиков, а потом — самостийников. Рядом с ними была зверски вырезана целая семья помещика.

Когда большевики захватили власть в Киеве и военные части начали расходиться по домам, молодой Коростовец завербовал себе в имение 10 солдат из стоявшего в Киеве Кирасирского полка. Три брата Коростовца, служащие в усадьбе и солдаты составили маленький отряд, который смело отстаивался от грабителей, хулиганов и крупных большевицких банд; последние неоднократно пытались овладеть усадьбой. Жены молодых Коростовцев были также вооружены. Когда они садились ужинать, у каждого мужчины рядом была винтовка, а подле своего прибора жены клали револьвер.

Благодаря такой стойкой обороне, усадьба и все хозяйство остались целы и невредимы. Хозяйка усадьбы, старушка мать Коростовцев, немного глухая, была добрейшее существо и олицетворяла гостеприимство. Она не знала, чем ублажить и как потчевать своих гостей. Она с такой доброй улыбкой угощала своими деревенскими изготовлениями, что невозможно было отказаться и приходилось всего пробовать по два раза.

В тот день, что я приехал, кончили убирать хлеб. Бабы с пением и венками из колосьев пришли к барскому дому. По старому обычаю, барыня венчала короной из колосьев женщину, которую выбрали царицей, и начался сельский бал, праздновали дожинок. Поздно, засыпая, я слышал звуки флейты и бубен.

Меня поселили, вместе с Милюковым, в отдельном домике, напротив главного дома, где жили хозяева. В окно комнаты врывались розы и весь сад был ими полон. Хозяйка особенно любила розы, у нее было громадное их количество и они цвели все лето.

В большой дом мы ходили на трапезы, за которыми собиралась вся семья. Переболев немного, я встал к Воскресенью и застал у хозяев целое общество соседей, преимущественно женщин и девушек. Приехала семья известного земского деятеля Хижнякова, гр. Мидорадович и другие. — Это была милая нетронутая провинция, такая, как могла бы быть 30, 40 или 50 лет тому назад, — быт среднего русского помещичьего общества, одинаковый на севере, в центре и на юге России. Сначала музицировали. Милюков легко играл на скрипке. Ему аккомпанировала бойкая гимназистка. Потом присоединилась барышня, которая выводила мелодии на гребенке. Затем начался бал. И стар и млад плясали до упаду, от чистого сердца.

Насытившись танцами, начали играть конечно в secrétaire. Посыпались вопросы с лукавыми намеками и всем, что водится в таких случаях и что вызывало взрывы смеха и подстрекало любопытство. На одной бумажке было написано: «Кого Вы больше любите, — Павла Николаевича или Григория Николаевича?» — и с деревенским радушием, так, чтобы всех угостить, было отвечено: «Павла Николаевича я люблю старой любовью, а Григория Николаевича — новой». — Наконец, когда все шутки и остроумие истощились, когда желудки были так полны, что уже не вмещали в себя новых явств, хозяева и гости разошлись спать.

На следующий день я уехал вместе с Милюковым, которого вызывали в Киев. Перед отъездом милая старушка Коростовец, которая видела меня в первый раз, серьезно упрекала меня, отчего я не приехал со всей семьей, и прямо тронула меня, когда, слегка покраснев, стала приглашать меня переехать к ней со всеми на житье. «Вы видите, что у нас всего много, мы вам предоставим весь дом, где Вы живете. Право, Вашим детям будет лучше в деревне, чем где-нибудь в городе. А мне просто стыдно, что мы одни всем этим пользуемся».

Милая, добрая старушка! Что осталось теперь от этой мирной идиллии? — Боюсь, что она не выдержала новых более серьезных испытаний и сметена волной петлюровщины и шедших по ее пятам большевиков. Второе водворение их на прежнем месте всегда обходится хуже первого.

Мы застали в Киеве Вас. Алекс. Степанова, который проездом в Добровольческую Армию хотел повидать Милюкова. Он ехал с французом Gaulquier, которого надо было тщательно прятать от немецкого наблюдения. Последний ехал с польским паспортом, но был очень неосторожен.

Свидание со Степановым, который раньше всегда беспрекословно подчинялся авторитету Милюкова, показало последнему, как разошлась с ним его партия. В Милюкове была ценная черта — его силы воли и самостоятельности суждения. Эта последняя особенность развилась у него с летами. В более ранние годы его упрекали в заигрывании с левыми, теперь такой упрек был бы положительно несправедлив. Он совершенно не считался с вопросом о личной популярности и с левыми течениями. Ему, конечно, было тяжело остаться в одиночестве, покинутым своей партией, в которой он играл роль непогрешимого папы, но в нем была большая доля упорства и много задора в характере. Это был человек боевой и любивший бороться. Со времени переворота во мне не раз вызывал уважение его самостоятельный образ мысли, но я должен признать, что к этому ценному качеству прибавлялся и сильный недостаток чутья и такта. Он пересолил и в вопросах об ориентации и был неосторожен. Ибо одно было допускать возможность соглашения с Германией, если бы она пошла на приемлемые для нас условия, а другое — это поверить, что оно непременно осуществится, как это, по-видимому, и случилось с Милюковым. А произошло это потому, что он был мозговик и доктринер, и когда он приходил к выводу, что такое решение разумно, он мало учитывал, что в больших решениях последнее слово останется не за мозгом, а за другими факторами. Так было и в вопросе германской ориентации. Во всяком случае, ему, лидеру к.-д. партии, не следовало себя компрометировать слишком определенными открытыми заявлениями о желательности соглашения с Германией, которые производили особенно странное впечатление, после того что немцы выслали его из Киева.

Я пробыл еще некоторое время в Киеве. Новых впечатлений за это время не прибавилось. В Киев приехал из Москвы А. В. Кривошеин. Он скоро стал в самом центре политического водоворота. По его просьбе, я составил записку, в которой изложил главные основы возможного нашего соглашения с Германией. Записка была анонимна. Ее должен был передать немцам Ф. В. Шлиппе, бывший председатель Московской губернской земской управы, которому также пришлось бежать из Москвы. Он и там поддерживал с немцами отношения. Это был очень милый и верный человек, и хотя был убежденным сторонником соглашения с немцами, однако не был способен поступиться ради этого достоинством России. В мою записку, по его просьбе, я внес поправки, усиливавшие ее. Записка была прочитана и Милюковым, ее одобрившим. Впоследствии, когда в Киеве образовался Совет государственного объединения, он ее принял в качестве своей программы. Прилагаю здесь эту записку.