Белая Армия

С оставлением союзными войсками Херсона и Николаева, положение частей Вооруженных сил Юга России, действующих в трех северных уездах Таврии и защищавших Крымский полуостров, становилось крайне тяжелым. На левом берегу нижнего Днепра появились регулярные советские войска; бывшие ранее в этом районе многочисленные, но разрозненные грабительские банды начали принимать правильную организацию; украинские войска атамана Григорьева окончательно перешли на сторону большевиков.

Под давлением превосходных сил противника, слабые части Крымско-Азовской Добровольческой армии принуждены были отходить на Крымский полуостров. Удержаться продолжительное время на перешейках не удалось Под влиянием прорыва фронта у Перекопа и десанта противника произведенного на моторных лодках из Геническа, армия продолжала отходить вглубь полуострова в направлении на Керчь и удержалась лишь на Акманайской позиции, поддержанная судовой артиллерией русских и английских кораблей.

Непрочность положения на перешейках сознавалась как Русским Командованием, так и прибывшим 13 марта в Севастополь Генералом Франше д’Эспере. Генерал Франше д’Эспере указал на необходимость продержаться на перешейках еще две недели, к концу которых обещал оказать помощь. Русские войска простояли более двух недель, но помощи от французов не видели...

В середине марта гарнизон Севастополя состоял из двух батальонов 175 пехотного французского полка, одного батальона греков, двух батарей 242-го артиллерийского французского полка, небольшого количества вспомогательных французских войск и высаженного на берег экипажа, севшего на мель французского линейного корабля «Мирабо».

Второй батальон греков находился в Симферополе, выдвинув одну роту в Таганаш, а другую к станции Джанкой.

Все упомянутые войска подчинялись Командующему союзными войсками в Крыму — Полковнику Труссону.

На рейде к этому времени находилась союзная эскадра в составе трех французских линейных кораблей: «Жан-Бар», «Вернио» и «Мирабо», нескольких французских миноносцев, английского крейсера «Калипсо» и двух греческих миноносцев. Вся эскадра была подчинена Командующему 2-ой французской эскадрой Адмиралу Амет, который вместе с тем являлся и политическим комиссаром Франции на Черном море.

С нетерпением ожидалось прибытие колониальных французских войск, которые, однако, несколько запоздали и высадились в Севастополе лишь в последних числах марта.

Противник численностью до 8-10 тысяч, войдя в Крым, большею частью войск продолжал наступление на Керчь, и те ничтожные силы, которые докатились до Севастополя, несомненно, могли быть уничтожены союзными войсками, уже находившимися в крепости, а с прибытием колониальных войск положение Севастополя, казалось бы, должно было сделаться совершенно прочным.

Однако, высадившиеся 30 марта 2 000 алжирцев, а 1-го апреля столько же сенегальцев, из крепости никуда не выводились и никакой активности не проявили.

А между тем, крепость эта имела чрезвычайное значение для Вооруженных сил Юга России, продолжая оставаться морской базой Черноморского флота и вмещая в себе громаднейшие запасы военного снабжения всякого рода.

В порту находились исправные русские суда, лишь частью нуждавшиеся в незначительном ремонте: 2 крейсера, 6 миноносцев, 7 посыльных судов, 3 подводных лодки; 2 канонерских лодки, 2 тральщика, 8 транспортов, 7 пароходов, 8 буксиров, 9 катеров. Кроме них были суда нуждавшиеся в капитальном ремонте. Два миноносца, 2 посыльных судна, 6 подводных лодок, 1 канонерская лодка, 2 тральщика и 3 парохода.

Уже в двадцатых числах марта положение Севастополя становилось тревожным. 21-го марта Полковник Труссон пригласил Коменданта крепости Генерала Субботина, его Начальника Штаба и Начальников Артиллерии и Инженеров на совещание, на котором заявил, что на случай приближения большевиков, линия обороны крепости им намечается по линии исторических бастионов, за исключением северной стороны. На указание Генерала Субботина о чрезвычайной важности именно северной стороны, питающей город водою, Полковник Труссон заявил, что он это понимает, но по недостатку сил сделать ничего не может и надеется, что противник появившийся на северной стороне будет сметен судовой артиллерией. Одновременно Полковник Труссон предложил Генералу Субботину и Генералу Рербергу войти в совет обороны. Об этом был отдан приказ, который однако остался мертвой буквой, так как совет обороны не собирался ни разу. Несколько позже был выпущен второй приказ, в котором Полковник Трусон объявил себя Военным Губернатором, а Генерала Субботина — своим помощником.

Неоднократные уверения французов, что Севастополь ими оставлен не будет, вызывали сомнение. Впечатления Одессы, Николаева, Херсона были еще слишком свежи в памяти, а определенное заявление Полковника Труссона о том, что несмотря на решение французов защищать город, все части и учреждения Добровольческой Армии должны будут покинуть Севастополь, вызвало полное недоумение у всех. Настроение в городе становилось паническим.

Тем не менее тотчас же была образована эвакуационная комиссия под председательством Коменданта крепости, которая должна была выяснить все подлежавшее эвакуации и распределить транспортные средства. К работам было приступлено немедленно, однако комиссия заседала всего лишь три раза, так как в виду объявления французами осадного положения, хождение по улицам позднее 8-ми часов вечера запрещалось и члены комиссии вечерами собираться не могли, в выдаче же пропусков французы отказали.

Вскоре по приказанию Полковника Труссона все дело эвакуации было передано в ведение Русского Морского Штаба. Это неизбежно сразу же внесло путаницу в работу. А между тем с началом эвакуации в Севастополе скопилось много беженцев из Симферополя, Ялты, Евпатории, Балаклавы и других городов. С целью успокоения взволнованного населения и уменьшения продовольственного кризиса представлялось крайне важным скорее освободиться он этого пришлого элемента. Однако французская морская база, выдававшая пропуски, производила это крайне медленно; приемные часы были ограничены, а обращение чинов базы с публикой было надменным и оскорбительными С другой стороны, всевозможными поверками, Французское Командование тормозило как погрузку судов, так и выход их в море.

Для удовлетворения нужд по эвакуации военных учреждений, а также для уплаты жалования и выдачи пособия чинам Добровольческой Армии, Комендант крепости потребовал из местного банка, на основании имевшейся ассигновки, полмиллиона рублей. Директор банка оплатить таковую отказался под предлогом неимения денег, что на самом деле было неверно, так как в распоряжении Правительства имелось до 11 миллионов рублей.

Об этом обстоятельстве было сообщено Полковнику Труссон, который заявил, что в это он не вмешивается и предоставляет Генералу Субботину полную свободу действий.

Вызвав по телефону Директора банка, Генерал Субботин под угрозой ареста добился получения миллиона рублей.

Однако через два дня Генерал Субботин получил от Полковника Труссон следующее сношение: «До моего сведения дошло:

• 1) Что Правительство увезло все деньги, оставив городское самоуправление без денег.
• 2) Что пароход «Волга» груженный зерном ушел несмотря на отданный мною приказ.
• 3) Что Добровольцы, уходя, грабят материалы.

Вследствие этого я приказываю:

• 1) Ни одному пароходу не будет дано разрешение на выход, пока все не будет возвращено.
• 2) Все чины бывшего Правительства и, главным образом, министр финансов будут немедленно задержаны моим распоряжением и препровождены ко мне до полудня. Такая же мера по отношению адъютанта Начальника Штаба Командующего Добровольцами, по фамилии Мурзин.
• 3) Добровольцы имеют право увозить их личный багаж, ружья, пушки, патроны и снаряды. Безусловно воспрещается вывозить продовольствия городского или государственного какого бы происхождения оно ни было, в частности муки, зерна, постельных принадлежностей, мебели и госпитальных материалов.

Вы непосредственно ответственны в исполнении этих приказов».

Для разъяснения всех этих вопросов Генерал Субботин в тот же день лично посетил Полковника Труссона, который резко заявил, что по имеющимся у него сведениям, в Севостопольском Государственном банке было около 11 миллионов рублей, деньги эти исчезли и он не может допустить, чтобы народное хозяйство расхищалось. На это генерал Субботин возразил, что за деятельность министров он не ответствен.

«Почему до настоящего времени они ко мне не доставлены?»

— «Я понял из Вашего сношения, что это будет сделано Вашим распоряжением».

— «Нет, это должны сделать Вы».

— «Я требую чтобы миллион взятый Вами был возвращен».

— «Это невозможно, так как деньги нужны для расходов по эвакуации, для оплаты жалования и выдачи пособий. По закону я имею право это сделать. Правительство выдало пособие всем, я же выдаю только эвакуирующимся, так как выдачу пособий не эвакуирующимся считаю несправедливой и у меня не хватит денег для удовлетворения претензий этих последних. Денег от офицеров я отобрать не могу, так как многие уже произведи необходимые расходы, а многие уехали. Без денег я не могу продолжать эвакуацию».

— «В таком случае я приказываю сдать пятьсот тысяч. У офицеров отобрать все, что возможно. Все вышедшие суда будут возвращены, обысканы моим распоряжением и пока с них не будет снято все, кроме собственных вещей артиллерийского имущества и отысканы деньги, ни одно судно не уйдет. До тех пор, пока я не получу пяти миллионов, все министры будут арестованы, а также будете арестованы Вы и Начальник Штаба».

Дав исчерпывающие объяснения по всем остальным пунктам сношения Генерал Субботин на следующий день написал Полковнику Труссону:

«Имею честь просить Вас не отказать прислать мне письменное приказание возвратить сумму, полученную мною для уплаты содержания офицерам Русской Армии за прошлые месяцы и добавок, который согласно Русским законам должен быть уплачен в случае эвакуации.

Однако прошу иметь в виду, что я подчинился Вашим приказаниям только в вопросах оперативных, а в вопросах снабжения, будь то денежное довольствие или питание я считаю себя подчиненным Генералу Деникину, по приказанию которого я имею честь быть Комендантом Севастопольской крепости. Взамен миллиона, который был роздан офицерам и их семьям. находящимся ныне в нужде, без гроша и крова и для нужд самой эвакуации, — крепость располагает запасами и материалами на несколько сот миллионов.

Я хочу довести до Вашего сведения, что свидетельство недостатка доверия ко мне как высшему представителю Армии, может быть истолковано, как оскорбление чести Русской Армии, как бы ни была она мала здесь под моим командованием».

В течение двух дней ответа на это письмо не последовало, несмотря на вторичное письмо Генерала Субботина к Полковнику Труссону, в котором он, разъясняя положение офицеров и их семей, просил отменить приказ о возврате денег, а также не задерживать эвакуации, отчего страдали неповинные женщины и дети и настаивал на разрешении судам выйти в море с грузами, потому что для разгрузки их не было рабочих.

Наконец 1-го апреля было получено сношение Полковника Труссона: «Разрешаю офицерам и служащим уезжать с деньгами, которые они получили. Только деньги, которые Вы смогли возвратить будут сданы Вами в банк под расписку. Во всяком случае — закон, который Вы применили для уплаты содержания вперед, может быть, отнесен лишь к людям, исполнявшим свой долг и уезжающим согласно приказанию. Между тем — многие офицеры Добровольческой Армии получили вперед содержание несмотря на то, что они постыдно бежали перед неприятелем, покинув без боя товарищей, имущество, раненых и являя перед всеми самое гнусное зрелище. Я не предполагаю, чтобы закон мог быть применен к этим людям и против этого то злоупотребления я и хотел восстать.

Что сделано, то сделано, пусть покидают Севастополь немедленно, но способ примененный здесь для опустошения Государственной казны перед бегством будет доведен до сведения кого следует».

В высокой степени наглое рассуждение Полковника Труссона о бежавших Добровольцах не отвечало действительности и приведено им, по-видимому, лишь с целью оправдания своих поступков.

Полковнику Труссону докладывалось устно и письменно, что пособия выдавались только офицерам живущим в Севастополе и бросавшим свое имущество. Если в период эвакуации в Севастополе и скопилось довольно значительное количество офицеров, то это были лица, прибывшие из различных пунктов Крымского побережья с предписаниями отправиться в Новороссийск и, во всяком случае, среди них не было позорно бежавших с полей сражения и бросавших раненых товарищей.

Это были те самые войска, которые через два месяца, свободные от чужого содействия, в две недели очистили весь Крым и левый берег Днепра!..

Что касается заключительной приписки, то к Генералу Субботину она тоже не могла иметь отношения, так как деньги были взяты с ведома Полковника Труссона и уезжать из Севастополя он не собирался.

Относясь так к обеспечению эвакуирующихся русских офицеров, французы 14-го апреля явились на крейсер «Кагул» и забрали с собой хранившуюся там часть ценностей Государственного Банка.

По поводу этого Адмирал Саблин писал Адмиралу Амету:

«Вчера 14-го апреля, на крейсер «Кагул», стоявший под Русским военным флагом, прибыли французский офицер и матрос, взяли часть ценностей Государственного Банка, хранящихся там и увезли их.

Все это было сделано без моего ведома.

Ценности на крейсер «Кагул» были погружены на законном основании.

Ни какого рода злоупотребления с моего ведома, не могут иметь места на судах и частях флота находящихся под моим командованием.

Для раскрытия каких либо злоупотреблений я всегда пойду на встречу, происшествие же имевшее место вчера на крейсере «Кагул», меня глубоко оскорбило.

Прошу Вас принять уверения в совершенном почтении и таковой же преданности Саблин».

Одновременно с работой по эвакуации войсковых частей и учреждений сухопутного ведомства, происходили подготовительные работы по эвакуации судов. Задача эта являлась наиболее сложной, так как весь Севастополь эвакуировался морем и от правильного и планомерного распределения транспортных и буксирных средств зависел ее успех.

Французскому Командованию было своевременно сообщено, что собственных буксирных средств для эвакуации всех судов не хватит. Французы определенно обещали помочь и с этой целью почти все суда были выведены на рейд.

Однако в результате Французское Командование не только не оказало помощи, но задерживая суда, пыталось отобрать наши последние буксиры, невзирая на то, что главные буксирные средства порта уже находились в их руках и нам не давались несмотря на целый ряд просьб.

С целью упорядочения эвакуации, Штабом Адмирала Саблина был выработан определенный план, но провести его в жизнь так и не удалось Французское Командование захватывая и распоряжаясь русскими транспортами и буксирами, нарушило все расчеты и вносило путаницу. Своего же плана французы не дали, а все распоряжения их были вне связи одно с другим и нередко приказания Адмирала Амета не согласовались с требованиями Полковника Труссона.

Всякое русское судно, уходившее из Севастополя, кроме предписания Штаба флота должно было получить пропуск от французской базы, что иногда задерживало его отход на двое и даже трое суток (суда «Терец», «Буг» и др.).

Все это явилось главной причиной, тормозившей эвакуацию. В результате из Севастополя ушли лишь суда первой группы, (Прим. См. стр. 34. ) суда второй группы, которые предполагалось тоже взять на буксир, из-за недостатка буксирных средству были оставлены в Севастополе.

Что касается эвакуации воинских грузов, то она происходила еще с большими трениями. Благодаря инертности французов в охране города, в Севастополе к концу марта образовался большевицкий «военно-революционный комитет» свободно выпускавший свои «Известия» и влиявший на местных рабочих, которые отказывались грузить. Кроме того, на работавших в небольшом числе грузчиков происходили частые нападения большевиков, поэтому требовалась охрана, однако своих людей недоставало, так как они почти все были заняты погрузкой, а французы в охране отказывали.

В результате удалось погрузить лишь немногое, главным образом часть огнестрельных припасов, на погрузке которых в качестве грузчиков работали преимущественно офицеры. Все же остальные огромные запасы почти полностью были брошены.

До 30 марта работы по укреплению города производились вяло, сами французы, вероятно, не были уверены втом, что смогут удержаться в Севастополе долго. С нетерпением ожидалось прибытие подкреплений. От Генерала Субботина все тщательно скрывалось. Комендант крепости не знал ни обстановки, ни предположений Полковника Труссона, не знал даже точного количества войск; все держалось в секрете от него. Возможно, что положение французов было действительно тяжелым, у них шел развал, но в то же время не было заметно и мер, принимаемых ими против этого. Когда Французскому Командованию указывались факты неоспоримой пропаганды, оно выслушивало это с видимым неудовольствием и их отрицало. Русская контрразведка неоднократно доносила, что некоторые представители Французского Командования сами находились в оживленных сношениях с местными большевицкими элементами. Был даже допущен приезд большевицкой делегации из Симферополя, которая совещалась с местными большевиками в Союзе-Союзов.

При всем этом, желая, по-видимому, скрыть свое бессилие, или свои некорректные поступки в отношении русских, как союзников, французское Командование упорно отказывалось входить в положение Добровольцев и, зачастую, отношение его к русским носило характер более чем презрительный. С одной стороны французы требовали скорейшей эвакуации офицеров, а с другой, когда потребовалось назначение охраны на транспорты и таковую пришлось организовать из русских офицеров, то бросались оскорбительные обвинения в том, что офицеры хотят спастись в первую очередь.

Вечером 30 марта в Севастополь прибыли 2 000 алжирцев. Настроение французов изменилось. Видно было их определенное решение защищать город. Суда эскадры получили боевые задачи, а часть французских моряков была высажена на берег для несения гарнизонной службы. 1-го апреля начали прибывать транспорты с сенегальскими войсками.

В тот же день Адмирал Амет в категорической форме потребовал от Главного Командира Севастопольского порта Адмирала Саблина, немедленно эвакуировать из Севастополя всех офицеров Добровольческой Армии, а также и Штаб крепости. Адмирал Саблин сообщил об этом Генералу Субботину: «Уведомляю Ваше Превосходительство, что Адмирал Амет требует эвакуации из Севастополя всех офицеров Доброармии в кратчайший срок, включая в то число и офицеров Штаба крепости.

Для означенной эвакуации могу предоставить в первую очередь пароход «Моряк», могущий поднять 600 человек.

Прошу, Ваше Превосходительство, не отказать уведомить меня когда может быть произведена посадка».

Генерал Субботин не считал себя в праве покинуть крепость без разрешения Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России и просил Полковника Труссона срочно отправить радиотелеграмму в Екатеринодар Главнокомандующему: «Адмирал Амет через Адмирала Саблина требует немедленной эвакуации из Севастополя всех чинов Управлений и Штаба крепости, мотивируя тем, что отсутствие в Севастополе Добровольцев облегчит Союзникам задержать наступление и задержать вход в город советских войск. Много артиллерийского и телеграфно-телефонного имущества не вывезено. Прошу указаний. Без Вашего приказания выехать отказываюсь 1/14 апреля № 2891».

В тот же день, 1-го апреля Генерал Субботин получил письмо от Адмирала Амета: «Отъезд войск Добровольческой Армии делает присутствие Русского Генерального Штаба в Севастополе не нужным и я того мнения, что следует также выслать его в Керчь или на Кубань. Я нахожу, что было бы лучше, если бы Вы сами направились туда же, Ваше присутствие в Севастополе даст больше неудобств чем выгод для сохранения города и арсенала.

Во имя русских интересов, я считаю своим долгом Вас просить, как бы ни было Вам тяжело, предоставить Полковнику Труссону одному заботу о защите города и выехать на Кубань, на русском или французском пароходе, который туда направляется в скором времени.

Было бы хорошо оставить в Севастополе офицера или служащего крепости вполне в курсе военных учреждений, их топографического положения, их содержимого, их запасов (казармы, склады и т. д.).

Было бы также необходимо передать Полковнику Труссону экземпляров 10 разных карт, которые могут быть в Русском Генеральном Штабе, карты крупного масштаба самой крепости, карты окрестностей по обводу в 15 километров.

Поверьте мне, дорогой Генерал, что я очень сочувствую Вашей горести в эту минуту. Я шлю самые горячие пожелания для возрождения Вашей прекрасной Родины. Будьте уверены, что я приложу для этого все свои усилия. Ваш искренно преданный Амет.

P. S. чтобы оправдать Вас перед Командующим Добровольческой Армией, я Вам пошлю официальное письмо, в котором буду просить Вас покинуть Севастополь со всеми Добровольцами».

2-го апреля Генерал Субботин получил извещение от Полковника Труссона: «Честь имею уведомить Вас, что за перерывом беспроволочного телеграфа между Севастополем и Екатеринодаром, я не могу сегодня же передать Ваше донесение за № 2891.

Что касается разрешения, которое Вы просите об отъезде Вашем из крепости, я не вижу препятствий, с тем условием, все же, что в Севастополе останется чиновник вполне знакомый с крепостью всеми военными постройками, их содержанием и их применением».

В 5 часов дня 2-го апреля началось наступление большевиков силою около двух батальонов на северную сторону и на Инкерманский водопровод. Французы открыли сильный артиллерийский, ружейный и пулеметный огонь.

Греческий караул, занимавший водопровод, был окружен большевиками и при помощи подоспевших подкреплений с большими потерями едва смог пробиться в город. К ночи Инкерман был взят и город остался без воды.

С наступлением темноты на рейде началась перестрелка. Адмирал Саблин тотчас же командировал на Французский линейный корабль «Жан Бар» к Начальнику Штаба Командующего Французским флотом своего офицера с приказанием ориентироваться в создавшемся положении. Начальник Штаба устно сообщил следующее:

«Передайте Адмиралу, что происшедший сейчас обстрел Северного рейда в части, прилегающей к Черной речке и радиостанции, произведен по ошибке французской артиллерией, а не большевиками, но большевики находятся вблизи Севастополя, главным образом в районе Инкермана. Произведенной нами воздушной разведкой выяснено, что силы их, по-видимому, незначительны, что касается распоряжений по городу и флоту, то мною отдан приказ войскам и флоту быть в боевой готовности. Генералу Субботину мною предложено немедленно оставить город и вывести из него русские войска. Пароходам с беженцами советую покинуть Севастополь возможно скорее. Склады боевых припасов и портовые магазины я постараюсь сберечь по мере возможности, но возможно ли это будет сделать, сейчас сказать не могу; т. к. они мною еще не осмотрены, что касается русских военных судов, то Адмирал может распоряжаться ими по своему усмотрению и уйти с рейда когда пожелает, я здесь никого не задерживаю. Про себя могу сказать, что я могу твердо держаться на рейде, пока того желаю, но не могу того же сказать про город. Сейчас я только что получил от большевиков просьбу принять их делегацию для переговоров. При переговорах постараюсь сделать все возможное, чтобы избавить город от боя в его пределах и спасти город от бомбардировки.

Около двух часов ночи Адмиралу Саблину было передано требование Адмирала Амета о немедленном выходе всех судов в море.

«В интересах сохранности арсенала, которую я вполне надеюсь обеспечить, я Вас прошу приказать «Кагулу» и остальным кораблям, которые Вы хотите увести отсюда, сняться в течение текущей ночи и ближайшего утра. Это равносильно тому, что и лично Вы вместе с морскими офицерами, за исключением командира порта и тех офицеров, без которых нельзя обойтись в деле помощи нам по сбережению портовых учреждений, — уйдете отсюда.

Прошу Вас сообщить список остающихся офицеров, чтобы я мог снабдить их охранными свидетельствами, взяв их под свою защиту.

Я считаю также условленным, что тральщики останутся здесь, чтобы очистить минные поля, вместе с авиаторами, которые им помогут.

Выражая свое искреннее сожаление, что мне приходится писать Вам по этому поводу и присоединяя свои самые горячие пожелания о воссоздании Русского флота, я прошу Вас, Дорогой Адмирал, принять уверение в искренней преданности. А м е т » .

В ответ на это Адмирал Саблин сообщил:

«Я никак не предполагал, что /spanс момента появления большевиков в окрестностях Севастополя и до входа их в Севастополь пройдет так мало времени. Я полагал, что получу предупреждение об уходе заблаговременно. Меня ставит в очень затруднительное положение еще то, что предупреждение пришло вечером и я теряю время с 8 часов вечера до 4 часов утра для сбора офицеров, которые были при исполнении своих служебных обязанностей на берегу, ибо передвижение в городе ночью воспрещено.

Оставляю Вам тральщики и гидроавиацию и полагаю, после минования в них надобности, Вы их вышлите ко мне в Новороссийск.

Командиру порта капитану 1-го ранга Никонову я приказал оставаться; что же касается офицеров для связи, то я их теперь ночью не в состоянии отыскать. Прошу принять всех оставшихся офицеров под свое покровительство.

Примите уверение в моем уважении и преданности М. Саблин».

Русский офицер отвозивший это письмо Адмиралу Амету, возвратившись с линейного корабля «Жан Бар», донес Адмиралу Саблину:

«Доношу Вашему Превосходительству, что пока я ожидал на французском корабле «Жан Бар» ответа на Ваше письмо, переданное мною по приказанию Вашему, Адмиралу Амету, к дежурному офицеру вошел сигнальщик с вахты, доложил, что выходить в море русский миноносец на буксире и получил от дежурного офицера приказание послать катер, чтобы задержать буксир, а миноносец выпустить или поставить на бочку, если он не может идти самостоятельно. Об изложенном считаю долгом донести Вашему Превосходительству, опасаясь что такого рода распоряжения Французского Командования могут сделать эвакуацию наших кораблей фактически невозможной».

Немногие русские суда, способные к самостоятельному ходу и небольшая часть судов располагавшая остатками буксирных средств — вышли в море. Все же остальным суда благодаря захвату французами наших буксиров остались в Севастополе.

Генерал Субботин решил, что дальнейшее его пребывание в Севастополе бесцельно и приказал передать, что Штаб крепости начнет грузиться в 4 часа утра 3-го апреля. Утром и днем 3-го апреля было тихо. Около 3-х часов дня пароход «Георгий» со Штабом крепости вышел в море, взяв курс на Новороссийск. Когда «Георгий» был на высоте Балаклавы, несмотря на встречный ветер, со стороны Севастополя доносился гул канонады...

Вскоре стало известно, что союзные войска в Севастополе, заключили с большевиками перемирие, а затем и совсем покинули город.