Белая Армия

К вам, братья мои по духу и сердцу, к вам, рыцари Ледяного Похода, к вашей славной восьмилетней годовщине стремится моя мысль.

Не дала мне судьба быть с вами, когда, всеми оставленные, всеми отвергнутые, среди враждебного или безучастного океана народного уходили вы из Ростова в холодную мглистую даль навстречу неведомому будущему, прикрывая стынущими от стужи руками последний, задуваемый ветром, трепетный огонек Русской свободы.

Далеко тогда был я от вас, маял долгие годы в плену, куда попал, истекающий кровью, с тяжелой раной в голову. Кипела тогда уже целый год в красном пожаре Россия, и до нас, сидевших в плену, сквозь багровый, окутавший ее дым только смутные прорывались вести.

Но и мы знали священное имя Корнилова, и слышали мы, что, где-то далеко на Дону с горстью храбрецов стал он грудью против красного шквала. И когда мы, утешая друг друга, говорили это имя, нам было не так стыдно смотреть друг другу в глаза. «Все погибло, — думали мы, — но честь не погибла».

Волками смотрели тогда на нас офицеры союзных войск, наши сотоварищи по плену. Говорили открыто: — «Изменила нам Россия». В их глазах Совнарком был правительством России, и не хотели, либо не могли они понять нашей Русской трагедии, нашего Русского горя. Немцы, наши тогдашние враги, ближе знающие Россию, больше понимали нас. Тогда им было выгодно то, что случилось с Россией. «Война есть война», — говорили они. — «Мы послали вам Ленина, это тот же ядовитый газ». Но и немецкие офицеры с уважением произносили имя Корнилова. «У вас есть Корнилов, вам нечего стыдиться». И мы видели, как исчезала куда-то их обычная суровость и они глядели на нас с сочувствием и, не скрывая, высказывали его. Тогдашним врагам, знавшим русских в бою, было больше понятно наше горе, чем тогдашним союзникам.

Немногое знал я, как видите, о вас, когда вы совершали свой Ледяной Поход. Только много спустя, почти через год, когда кончился плен и через тысячи красных преград удалось мне, как и многим из бывших со мною, пробиться на Юг России, чтобы там служить Русскому делу, узнал я подробно все отдельные героические страницы, сложившие святую книгу Корниловского похода.

Я помню, как горело сердце и как волнение перехватило мне дыхание, когда слушал я рассказы участников о знаменитом Марковском «Сыровато!» или о том горестном дне, когда наши отходили от Екатеринодара, везя с собой на повозке, покрытое шинелью, тело убитого Вождя. Слушая все это, чувствовал я тогда, что, как бы ни повернулась судьба и какие бы новые бури ни свалились на Русскую голову, та чудесная эпопея, что называется «Ледяным Походом», есть то, что не предастся забвенью и чему суждено перейти в историю.

Много с тех пор утекло воды. Много видели мои глаза. Был я в белом Екатеринодаре, по ЧЬИМ улицам за год перед тем озверелая толпа влачила вырытое из могилы обезображенное тело героя, а теперь шли с церковного парада казачьи полки и стройные добровольческие роты, и был я в белом Ростове и вновь уходил из него пешком, по колено в непролазной грязи, в хмурый декабрьский день, и лежал в обмерзлых Новороссийских вагонах, обдуваемых пронзительным норд-остом... И многое, многое видел с той поры... Но ни то, что я видел, когда мои ноги еще стояли на родной земле, ни то, что я видел за долгие годы зарубежного изгнанничества, не стерло из моей памяти тех чувств, какие переживал я, когда впервые услышал горькую, грозную и славную повесть Ледяного Похода.

Тем из участников его, кому в день восьмилетней годовщины дана будет судьбою радость собраться вместе и вспомнить старое, и тем одиноким, кому, вдали от семьи боевых товарищей, будет не с кем встретить этот день и придется помянуть его наедине с собою, в этих строках крепко жму я руку и шлю мой горячий, братский привет. В их боевую годовщину мыслью и сердцем я буду с НИМИ.

Как хотел бы я быть в этот день в каждом месте, где будут они, собравшиеся дружной семьей или одинокие, чтобы высоко поднять в их честь мою чару и сказать им: —

«Мужайтесь, братья! Борется сатана со Христом. Но не дано сатане победить Христа! Что наши земные испытания? Что наши земные сроки? Знает Бог, куда Он ведет нас. Есть Бог, и Россия будет. Не погибнет ваше единожды поднятое святое, белое, снежное, вьюжное Знамя, что Божии ангелы несли над вашими головами в Ледяном Походе. Оно еще взовьется над Россией. Верую всем существом моим, что вы сами увидите это! Будем ждать этот час, наш Русский долгожданный час. Он придет. Если же кто из вас не увидит его и умрет на чужбине пусть твердо знает, умирая: — Будет Россия и никогда, никогда, никогда память о славном Ледяном Походе не порастет забвенной травою.

За вас поднимаю чару! За вашу, небесным блеском осиянную славу!